Книга, обманувшая мир

Второй зэк весь срок был работягой, несколько раз доходил. В телогрейке поверх рубашки, в ботиночках б/у и легкой лагерной шапочке. Ему под телогрейку задувает морозная метель, а он поет:

«А ну-ка песню нам пропой, веселый ветер,Веселый ветер, веселый ветер,

Моря и горы ты обшарил все на свете…»

Вот я и спрашиваю Вас, Александр Исаевич, к какому из этих двоих типов освобождающихся зэков следует отнести Вас? Иначе говоря, как реально проходил Ваш «детский срок» заключения — в восемь лет. (Вы сами сроки в пять и в восемь лет, когда у большинства были по 25, у меньшей части — по 10 лет, называли «детскими»). После кратковременного пребывания в промежуточном лагере под Новым Иерусалимом Вы попали на строительство дома у Калужской заставы в Москве (ныне площадь Гагарина) и сразу стали зав. производством, а затем нормировщиком. Вы описываете подробно свое привилегированное положение: жили в большой комнате на пять зэков, с нормальными кроватями, с нестрогим режимом. На с. 248 части З «АГ» Вы писали: «Придурки производства… но положение их на производстве — льготное». И далее на с. 254: «Посты придурков — ключевые посты эксплуататоров». Вас для вербовки в стукачи вызвал «кум», то бишь опер МГБ. Об этом Вы подробно пишете («АГ», часть 3-я, с. 355–360). Вот лишь одна цитата: «Страшно-то как: зима, вьюги, да ехать в Заполярье. А тут я устроен, спать сухо, тепло и белье даже. В Москве ко мне жена приходит на свидания, носит передачи… Куда ехать! Зачем ехать, если можно остаться?» И Вы даете подписку о сотрудничестве с МГБ под кличкой «Ветров». Не является ли это еще одним Вашим противоречием: то Вы гордитесь своей фронтовой храбростью (бесстрашно ходили или ездили по минным полям), то поддаетесь на вербовку МГБ, что сами характеризуете как непростительную слабость. Кроме того, Вы сами о себе писали: «Или вот сам я полсрока проработал на шарашке, на одном из этих Райских островов. Мы были отторгнуты от остального Архипелага, мы не видели его рабского существования, но разве не такие придурки?» («АГ», часть 3-я, с. 254).

А когда Вас все-таки шуганули в Экибастуз, Вы и там пристроились сперва нормировщиком, о чем Вы умалчиваете, а затем — бригадиром, о чем упоминаете вскользь. Из восьми лет заключения семь лет Вы ни разу не брали в руки ни пилы, ни лопаты, ни молотка, ни кайла.

Я хорошо помню, как в одной из бригад на морозе со степным ветром таскал шпалы и рельсы для железнодорожного пути в первый угольный карьер — такое не забывается! А Вы все рабочее время грелись в теплом помещении конторки. И когда в бригаде Кулиева, в летний зной, я на строительстве мехмастерских рыл под фундамент глубокий котлован, перебрасывая глину наверх в три перекидки, Вы прохлаждались в той же конторке. Наконец, когда после нашей 5-дневной, с 22 по 27 января, забастовки-голодовки (голодовка была снята по распоряжению лагерного Совета, ввиду опасного ухудшения состояния многих участников) объявили о планируемом расформировании лагеря, Вы, Александр Исаевич, чтобы снова избежать этапа, легли в лагерную больницу, якобы со «злокачественной опухолью». То была настоящая «темниловка». Причем Вы пишете, что Вас должен был оперировать врач Янченко, тогда как единственным хирургом в Экибастузе был врач из Минска, из давно обрусевшей немецкой семьи, Макс Григорьевич Петцольд. (Между прочим, его отец был автором. известного учебника немецкого языка, по которому до революции учились во всех русских гимназиях.)