Книга, обманувшая мир

В книге, написанной еще в России и нелегально из нее высланной, я не рискнул по понятным причинам назвать фамилии всех организаторов и руководителей нашего нелегального лагерного Совета, решавшего судьбы стукачей и наиболее лютых к рядовым зэкам бригадиров, но ныне я могу их назвать. Организаторами Совета были братья Ткачуки, Николай и Петр, оба из Черновиц. В Совет входили еще три бандеровца: Сергей Кравчук с Ровенщины, Степан Процив и Владимир Матьяс со Львовщины. От русских в Совете были Анатолий Гусев и армейский офицер, бывший Герой Советского Союза, Иван Кузнецов[13]

. От прибалтов — латыш Рудзитис и литовец Виктор Цурлонис, от кавказцев — армянин Арутюнян и от среднеазиатов — узбек Ахмед Башкетов. По прибытии в Норильск нашего двухтысячного этапа, собранного на центральной пересылке в Караганде из неугодных Степлагу зэков, нашим руководителям из бандеровцев нужен был свой, проверенный по Экибастузу человек в больнице. Они просили весьма авторитетного зэка, главного врача, блестящего хирурга, украинца Омельчука помочь мне — при моем незаконченном, но все-таки медицинском образовании — получить место в больнице. Благодаря ходатайству Омельчука вольная начальница санчасти Горлага Евгения Александровна Яровая — тоже украинка — приняла меня на работу в туберкулезное отделение больницы. Так было написано в моей книге, но Вы это опустили, зато процитировали написанное несколькими строчками ниже, что параллельно меня рекомендовал начальнице санчасти (ее имя Вы не называете) зэк-рентгенолог Нусбаум, которого просил об этом Макс Григорьевич Минц. Ампутацию моего текста Вы проделали для того, чтобы подтвердить конкретным примером Вашу главную мысль: будто в ГУЛАГе евреи захватывали придурочные должности и туда же пристраивали «своих». Более того, перечислив упоминавшиеся мною фамилии работавших в больнице зэков, Вы, ничего не зная об этих людях и их долагерных профессиях, всех их тоже записали прилипалами-евреями. Все это ложь. Главврачом и хирургом был, как я уже упоминал, украинец Омельчук, зав. туберкулезным отделением был эстонец Реймасте, получивший диплом врача в Тартуском университете. Дипломированный врач-гинеколог еврей Генкин, за отсутствием женщин, работал, чередуясь со мной, на амбулаторных приемах. Пожилой и опытный рентгенолог Нусбаум, венгерский еврей из Будапешта, попал в Горлаг Норильска по спецнаряду, ибо таких специалистов с большим стажем на «Архипелаге» было не густо. Горелик имел фельдшерский диплом и не был евреем, а чехом из города Простеев. Рентгенотехник Саша Гуревич — еврей из Киева — и на воле был рентгенотехником. Незадолго до нашего восстания был принят на работу в больницу врач-чех Борис Янда, окончивший Карловский университет в Праге. Таким образом, все работавшие в больнице зэки имели прямое отношение к медицинской профессии и из восьми четверо не были евреями. Вы оболгали всех этих порядочных и честных людей, при том, что сами все Ваши лагерные годы были постоянным «придурком».

Из Вашего текста следует, что Семен Бадаш, бывший студент 4-го курса московского мединститута, а до этого три года побывавший на тяжелых общих работах в Экибастузе, прокантовался весь срок в лагерной больнице, хотя из моей книги Вы знаете, что наш казахстанский этап «бунтовщиков» пробыл в Норильске всего семь месяцев и после нашего Норильского восстания в мае 1953 г. был отправлен на Колыму. Норильское восстание сыграло главную роль в изменении режима во всех Особлагах, а потому по прибытии нашего этапа в Берлаг на Колыму уже были введены зачеты «день за два» для работавших в угольных шахтах. Поэтому в поселке Аркагала я, по собственному желанию, еще два года вкалывал в забое откатчиком тонных вагонеток к главному штреку. Рядом со мной так же каторжно работали евреи Семен Виленский и Иосиф Лернер. Мы скрупулезно вели учет каждого рабочего дня, шедшего за два, и ускоренно сокращавшийся благодаря этому остаток срока. Как потом, после досрочного освобождения по реабилитации, мы горько сожалели, что сами напросились на самую тяжелую и опасную работу на километровой глубине ради сокращения срока, который, слава Богу, до конца все равно отбывать не пришлось!

В 1955 г., после шести месяцев пребывания в одиночке Лефортовской тюрьмы, на так называемом «переследствии» я смог вернуться к учебе в Первый московский мединститут имени Сеченова, который и окончил в 1958 г.