Книга отзывов и предисловий

Налицо усталая ирония – часто, впрочем, у Гаврилова мы видим усталость без иронии: он пишет о монотонности жизни, и название «Таким, значит, образом» конгениально содержанию текстов. Остается только констатация, то ли стоическая, то ли депрессивная: «Ничего особенного, ты сам выбрал это». Движение коротких стихотворений и прозаических фрагментов в книге создает ритм – его убедительность дает о себе знать, когда один небольшой текст попадается в книге вторично. Нарочно ли Гаврилов его повторяет – или сказывается вполне приличествующая DIY-издательству Propeller легкая безалаберность? Как бы то ни было, повтор не возмущает, а вписывается в логику гавриловского эксперимента (тем более, что дальше мы еще встретим вариации одного и того же мотива). Это логика записной книжки («„Пусто, холодно, страшно“, Чехов, пьеса „Чайка“, кто помнит, тот понимает, кто не помнит, тому еще предстоит» – обратите внимание на пунктуацию), междужанровая логика монтажа. Тексты в книге можно уподобить блокам – таким же, как и отдельные строки в стихах Гаврилова: благодаря совпадению строк и предложений стихотворение вполне можно счесть и рассказом в несколько коротких абзацев:

Жена уехала на дачу.Там ей лучше, чем дома.А мне лучше, когда ее нет.Женился на ней из‐за угроз повеситься.

А также из‐за квартиры и дачи.Позвонил ей – молчит.Позвонил ей еще – молчит.Может, наконец-то повесилась?Поехал.Повесилась.

Книгу завершает интервью издателя Ильи Китупа с автором, ответы здесь куда короче вопросов. И это еще одно дополнительное свидетельство о манере Гаврилова: многословие ему органически чуждо.

Аркадий Штыпель. Однотомник. М.: Б.С.Г.-Пресс, 2019

Горький

Избранные стихи Аркадия Штыпеля вышли к его 75-летию. К сожалению, из‐за обнуления 2020 года не удалось провести презентацию сборника, и внимания ему было уделено обидно мало. Штыпеля принято воспринимать как сценического, едва ли не слэмового поэта – о чем говорит и название самого известного его сборника «Стихи для голоса». Те, кто помнит московские поэтические вечера 2000‐х, не дадут соврать: главным хитом на них было штыпелевское стихотворение про ремонт, сегодня звучащее с новой актуальностью: «все думают ремонт / а это не ремонт / а это карантин / для инопланетян». Но, кажется, Штыпель не против избавиться от слэмового флера. «Однотомник» открывается строгим сонетом (не единственным в книге), а филологический комментарий к собственным стихам, который можно обнаружить в середине, придает изданию академичности. В то же время Штыпель не хочет выглядеть и поэтом «книжным». Имплицитное утверждение «Однотомника»: «Игра – это серьезно. Вот, посмотрите, как работает мастер игры».

В «Однотомник» не вошли – за исключением автоцитат – тексты, написанные еще в советское время. Штыпель как бы начинается на рубеже 1990‐х и 2000‐х. В первых же стихотворениях книги – синтез традиционной просодии со словотворчеством, которое одним концом упирается в Античность, другим – в футуризм. Сочетания и эпитеты из соседних стихотворений: «синекаменный глаз», «земносердое небо», «синеярое око», «золотосдобный», «водосеребряный», «золотоглиняный». Впрочем, за этими двумя следует стихотворение, уже напоминающее о главной штыпелевской манере:

над лужайкой огороднойлысый воздух плодородныйходит, вылупив губуон в рубашке старомоднойс гладкой запонкой в зобудышит в почву и судьбу

за околицей газгольднойколеи высоковольтнойон ступает поперекна груди его раздольнойточно вписанный меж строктлеет серый мотылек

Что здесь есть? Портрет, набросанный эпитетами и слегка абсурдными деталями, настойчивость рифмы, легко узнаваемая аллюзия, но главное – ритм, ритм, ритм, подгоняющий сам себя, создающий перечисления и создаваемый ими. Сочетание этих черт позволяет машине Штыпеля работать, из необязательности делать точность: «бабочка вот кто сиятельство / (шелк золотая тушь) / чешуекрылое ты доказательство / переселения душ», или: «хляби хлюпали / капли плюхались / птички хохлились // осени тихая плохопись». Позволяет описывать само творение – как создание игрушечных моделей мира: «золотая сердцевина выдуваемой зари / стеклодувная машина выдувает пузыри / апельсинов оболочки грозди елочных шаров / раскаленные сорочки выдуваемых миров».