Книга отзывов и предисловий

Здесь воспевается синестезия. Звуковые ощущения перетекают в зрительные и тактильные. «осторожно! не наступи: / саксофон / пьян в слизь»; «шурша мокрым асфальтом / проплывают рояли». Дальней, но, может быть, верной параллелью к этим стихам кажется цикл Юрия Левитанского «Кинематограф». Советский поэт делал – также с привлечением музыкального контекста – раскадровку времен года. Круглов работает иначе, почти вся книга написана свободным стихом, грамматические связи легче, пунктирнее – но и эти стихи напоминают синопсисы для синестетического кинематографа. Вот «John Coltrane» – последовательное описание ощущений от музыки: «первые полчаса / музыке отдаешься мнишь: / чистая радость // облака радости облака / ангельские золоторозовые хоралы // но свет незаметно прибывает / перестраивая на ходу свою структуру…»

Примечательно, что музыка прорывается через письмо – как бы вопреки воле автора. Так, стихотворение «Свинг» поневоле читаешь в раскачивающемся ритме. Давнее стихотворение «Яна Дягилева» начинается фольклорными распевами, а затем вдруг прерывается:

Нет, стоп, не на тот мотив повело.Ни плачи, ни пляски – не звучат, дают петухов.Ее не стилизовать.

Никакому умнику не понять тайныПесни Песней – какЭто цыплячье тощее лоноМожет благоухать ворохами пшеницы?Что в ней, засранке, сернино?Кто там у нее пасет между лилиями?

У кого не поднимется гранитный ноготьРаздавить копошащееся крапивное семя?Кто прекраснее тебя, возлюбленная Моя,Ты, что виноградника своего не уберегла?

Один ритм, «мотив», просто сменяется другим: игла перескакивает через трещину в пластинке и попадает на музыку совсем другого жанра. Так и у Псоя Короленко о. Сергей Круглов слышит «шестопсалмие», из песни Blackmore’s Night о возвращении домой делает хипповый текст о Втором пришествии, а в гитаре Gibson видит «деревянную девочку», призревающую на «всех бродяг мира сего»: «Они все – / под моим омофором».

Анатолий Гаврилов. Таким, значит, образом. Berlin: Propeller, 2019

Горький

Совсем небольшая книга известного прозаика, одинокого конкретиста. Стихи и микропроза Гаврилова – это звено в цепи между бараками Холина и спальными районами Данилова, и звено это не столь известно, потому что у него нет «своего» локуса. Эти тексты прячутся между очерченными пространствами, коротают время в электричках, ожидают обнаружения ментами в лесополосе:

Я всегда одевался стильно.Мать нарколог, отец – прокурор.А вчера я устроил дебош.

И сейчас я в оврагеГде поют соловьи.

«Переходность» поэзии Гаврилова еще и в том, что между полной отстраненностью Холина и полной эмоциональной, даже сентиментальной вовлеченностью Данилова (говорю сейчас не о «Горизонтальном положении», а именно о поэтических сборниках) гавриловские стихи как раз соблюдают некую дозировку «я». Это «я» теневое, «я» в ряду вещей и явлений; тут уместнее вспомнить уже не Холина, а Сатуновского. Говорящий в текстах Гаврилова относится к себе так же, как ко всему остальному:

И только подумал, что сейчас могу зацепить, и зацепил вилкой, и опрокинул бокал с вином, и официант молча заменил и бокал, и скатерть, и я подумал, что было бы хорошо, если бы он заменил и меня.