Книга отзывов и предисловий

Пишущие о Левине неизменно отмечают, что словесная игра – одна из основных черт его поэтики. Для Левина словообразование и все, что с ним связано, является механизмом порождения новых смыслов и новых явлений, конструкций в языковой вселенной. Не создавая стихотворением специальной теории[21], Левин, тем не менее, в своем творчестве конструирует новую модель мира, в которой переиначенное слово или словосочетание тут же обретает свой предмет. «Шумел камыш» превращается в «шумелка-мышь», из словосочетания «снятие с учета» разворачивается целая история о том, как сучета снимали с дерева. В предисловии к сборнику Людмила Зубова сравнивает левинское словотворчество с лингвистическими экспериментами Михаила Эпштейна; стихотворение «Памятник» Зубова рассматривает как пародию на Эпштейна. Здесь можно поспорить: Эпштейн в своих неологизмах стремится описать то, что существует, но до сих пор не названо, выразить побольше «невыразимого». Левин же собирает по кусочкам картину, энциклопедию воображаемого, но реального в рамках поэтической вселенной, пластичного мира. В этом он подобен скорее художнику Луиджи Серафини с его невероятным Codex Seraphinianus.

Иногда в стихотворениях Левина видна рефлексия творца, который как бы недоуменно, отстраненно смотрит на созданное им:

Ужелица непонятная,растерявшая жужжание своеи жуковатость,

зато приобретшая совершенный види змеиный изгиб, —ползаешь ты или ходишь?Или ты происходишь,случаешься, словно распутица?Носишься, словно курица?

Жалишься, плачешь, куксишься?<…>Для чего это слово твое?Кто вдохнул в него жизнь?Ведь не я же!..

(«Вопросы ужелице»)

(заметим попутно мастерство двусмысленности: что такое «совершенный вид» ужелицы? Это и совершенство ее облика, и грамматическая категория, ставшая свойством живого существа, выраженная в наречии «уже»).

Поводом для пополнения энциклопедического словаря левинской вселенной может служить любая мелочь. Так, в стихотворении «по дороге на работу и с работы…» подробно перечислено все, что рассказчик видит в общественном транспорте; и действительно, чем это не повод? Одно из стихотворений предваряется эпиграфом: «Осторожно, открывается внутрь!» (Надпись на дверях «Икаруса»): стоит Левину увидеть эту надпись, и вот уже рождается бездна:

Осторожно открывается внутрь,Понемножку, по шажку, по чуть-чуть.Не успеешь в эту внутрь заглянуть,

Как захлопнется на жирный щелчок.Эта внутрь односложна, как смерть,И двусложна, словно жизнь, но темней.В ней пробоина, прореха, пробелИ бензиновый течет запашок.

Левинская внутрь оказывается автобусом, да не автобусом.

Переназначение функций частей речи, осуществление их, использование изоморфного потенциала слов – любимый прием Левина[22]. Особенно везет глаголам: «за окном моим летали / две веселые свистели. / Удалые щебетали / куст сирени тормошили», «Когда Резвяся и Играя / танцуют в небе голубом…», «Когда Упал, ударившийся оземь, восстал опять, как древний Победил…». Такие переосмысленные слова с их семантическим перетеканием – близкие родственники кэрролловских «слов-кошельков», но сама их форма еще лаконичнее и многозначнее, чем у Кэрролла. Очень часто встречается у Левина игра суффиксами. Иногда материал для создания объектов вселенной сам становится этими объектами: «Все аемые и яемые / всем ающим и яющим: „Что вы щиплетесь, что вы колетесь! / Как вам не ай и яй!“» «Одушевляются и овеществляются аббревиатуры и сокращения («Минфин спросил у Кгб…», «Однажды Цска задумал съесть метро…»). Любопытно следить за тем, как с течением времени стихотворения Левина откликаются на изменения в лингвистической картине мира и быта. Так, в эпоху перестройки в его текстах появляются «супермаркеры», «блееры, вылазеры и плюеры», «рисованные гномиксы», в эру всеобщей компьютеризации (не забудем, что Левин – специалист в области компьютерных технологий) – «урлы» и «киберспейс».