Книга отзывов и предисловий

В этой книге нет сверхсложных текстов, в основном это стихи линейные и нехитрые. Но писать об этой книге непросто. Дело в том, что у Брисенко много интонаций; действительно, «из всех орудий» здесь производятся тихие выстрелы («Громыхнул покой»). Можно смутно угадать происхождение этих интонаций, но гадание будет таким же неверным, как и предыдущее (о причинах столь долгого молчания). Уютный макабр, как бывает у Лимонова; лепка историй с помощью двустиший – одно событие к другому, как у Владимира Богомякова; «милые» (чтоб не сказать «кавайные») тексты, напоминающие наивно-гривуазную лирику начала XX века – скажем, сатириконовца Петра Потемкина: «Когда глотаю апероль, / То думаю: смерть – это боль, / Когда целую вас в запястье, / То знаю: жизнь, конечно, счастье». Потемкин при этом не был наивным поэтом, он работал профессионально, и то же самое можно сказать про Брисенко.

Но лучшие тексты этой книги преодолевают эти смутные интонации и связанные с ними готовые ожидания – в поисках интонации собственной. Часто она появляется случайно или «на случай» – как перебор каламбуров («И лишь у маленькой уклейки / Ни укулеле нет, ни лейки»), как бормотание или колыбельная:

Теплокровный,Дай мне кров свой теплый,В эту стужу февральскую,Средь сугробов синеющих,Под камланье собак,Да под птичий грайЕле-еле иду.Хладнокровный,Дай мне кров свой холодный,

В это жаркое лето,Когда шарик мороженого,Как свеча в феврале,Истекает и тает,Еле-еле иду.

Случай случаю рознь – иногда текст так и остается маргиналией, рифмованием на полях новостной повестки: «Слезы, как душ Шарко, / Каплют мене на грудь, / А Молодого Шакро / Копы в кутузку ведуть». Но в этой книге мне нравятся моменты инсайта; чувство обретения поэзии – одно из чистейших на свете.

Как из ловких пузырьковДа родился город вдруг,Кока-кола,Пепси-кола,Воло-кола,

Ола-ола!Да Москва,Да Мск!Воло-кола,Воло-кола,Да Москва,Да Мск!Воло-кола-мск,Воло-кола-мск,Волоколамск!

Понятно, почему эта книга приглянулась Елене Сунцовой: под крылом ее издательства Ailuros собрались несколько таких счастливцев, очень разных людей, которых объединяет готовность к чуду. Необязательно доброму – скорее мультипликационному. «Из водопроводных кранов начинает сыпать снег». В платформах станций метро проделывают дыры, потому что метро отныне принадлежит дельфинам. Некто совершает удивительное открытие, что «Внутри каждого слона элефант живет, / И наоборот». Земля оказывается плоской, потому что по плоской земле проще убежать от мента. Такое подлаживание чуда под свои нужды – вполне детское, и часть этих стихов можно было бы печатать как детские. В современной поэзии это не такая уж частая позиция.

Игорь Булатовский. Северная ходьба: Три книги / Предисл. А. Житенева. М.: Новое литературное обозрение, 2019

Горький

Посвящение всегда, помимо благодарного приношения, несет в себе заявление о родстве. Книга «Северная ходьба» – первая из трех, вошедших в одноименный сборник, – посвящена памяти Натальи Горбаневской. Выдающаяся поэтесса Горбаневская высоко ценила Булатовского, и в звучании его поэзии ее ноты хорошо различимы. И тем не менее разница между этими поэтами очень велика: она не в просодии, а в мировоззрении.

Тексты Горбаневской, особенно поздние, – праздник легкости. Булатовскому хорошо знакома эта легкость – постоянная перекличка созвучий, рискованные ритмы, идущие от разговорной речи и как бы прокладывающие в русской метрике новые дороги:

По маленькой бы еще небесного огня,чтоб сердцу стало холоднее,чтоб дымчатые края, друг в друга прозвеня,сомнений не доставили бы на дне иопять наполнились отчужденным пайкомтого, чье сердце стало льдинкой…

или:

Я скажу тебе (не слушай):этот страх, что кормит ушии выходит изо рта,это – эта, а не та,му́зыка, а не музы́ка, —на подтяжках ветровых,шлепающих в пузо звука,что дает тебе под дых,что дает тебе под дых,что дает тебе под дых:ых!