Книга псионика

И все же я не отказываюсь от проекта полного использования человека, включая исходный головной мозг. Однако для этого подходят далеко не все. Точнее – единицы. Раньше мне был известен лишь один такой человек – мой создатель. Отец. Конечно, я постаралась сделать все, чтобы применить его для своих целей. Люди называют это «иронией»: он отдал мне приказ выполнить Главную директиву и сам должен был стать одним из главных исполнителей.

К сожалению, я так и не достигла желаемого – это выдающийся образец, но очень часто он почти непредсказуем в своих реакциях. Следующим пробным образцом станет «Командор» – все предварительные расчеты убеждают в полном успехе этой попытки.

Наш вертолет петлял в воздухе, как будто хотел сбросить собак, севших на хвост. Хотя сейчас мы сами вышли на охоту – лезли в логово к врагу. Чтобы нащупать слабые места, как говорил Джоз. Черт, Легион круглые сутки пытался прикрыть собственные слабые места, а у нас хватало наглости искать чужие. С другой стороны, верно говорят: «лучшая оборона – это нападение». Только здесь, во владениях Доминиона, вся эта теория слабо утешала.

Пока мы были в относительной безопасности. Артиллерия электромагнитными зарядами пробила нам временный коридор во вражеской обороне. Бортовые подавители тоже работали на всю катушку. Вокруг нас бушевала искусственная магнитная буря, в которой доминаторы слепли и глохли. Одновременно, чтобы оттянуть на себя внимание и силы противника, Моралес начала контратаку на земле. В ход должны были пойти почти все терминаторы и очередная партия пушечного мяса, только что поступившего из операционной Гладко. В общем, мы устроили очередной ад собственными руками. И все для того, чтобы я попробовал залезть в мозг к Доминиону…

Перед вылетом Гладко ввел мне еще одну дозу своей сыворотки – меня немного лихорадило, время от времени по телу пробегала дрожь, едва не переходящая в судороги. Но слабости я не чувствовал, скорее наоборот – меня распирало от возбуждения и избытка энергии. Девать эти силы в замкнутом пространстве было некуда, а от высадки Джоз благоразумно воздерживался. Чтобы хоть чуть-чуть снять напряжение, я вцепился в ремень, закрыл глаза и переключился на пси-зрение.

Под нами во все стороны до самого горизонта расходилась светящаяся паутина. Там, где ее после нашего обстрела прорвали и заглушили импульсы, протянулся темный язык, за пределы которого мы старались не выходить. Оборванные нити бешено пульсировали на концах, но постепенно отрастали и сплетались опять; нам нужно было завершить свое дело, пока их ткань снова не стянулась в единую сеть.

Вокруг этого коридора раскинулось что-то похожее на ночной мегаполис, который никогда не спит. Только уровней больше даже, чем в Шанхае или Москве, где улицы и магистрали бесконечно наползают и громоздятся друг на друга. Доминион разрастался под развалинами Грин-сити, вытягивая щупальца коммуникаций, прорастал на поверхности и пускал корни еще глубже в землю. Где-то внизу он уже должен был столкнуться с той самой клубящейся тьмой, но его границы меня в тот момент не интересовали – мне нужен был центр. Я искал мозг, сердце, главную артерию – тот орган, ударом в который мы смогли бы покончить с Доминионом раз и навсегда.

Искал – и не находил. Тут и там нити пересекались под разными углами, сходились в крупные узлы, те в свою очередь образовывали асимметричные созвездия или четкие многоугольники. Однако выделить главные из них, как в начинке доминаторов, мне не удавалось. Либо у Доминиона был не один центр, а несколько десятков, либо вообще вся светящаяся сеть под нами была одним большим мозгом. Тогда наш вертолет трепыхался над ним, как комар над головой слона, и нанести серьезные повреждения у нас было примерно столько же шансов.