Слезы вновь наполнили ее глаза. Она получила еще один сокрушительный удар. Теперь она не только никогда не увидит Реми, но и не выяснит, узнал ли он перед смертью о том, что она была готова выйти за него замуж. И она не сохранила записи о сотнях детей, чьи имена были изменены и чье прошлое она так отчаянно хотела сберечь. Утрата книги стала для нее крушением всех надежд.
– Я могу остаться ненадолго в библиотеке одна? – спросила она.
– Вернувшись в Ориньон, я поменял замок и запер ее. Мне слишком тяжело входить туда. Я сразу вспоминаю тебя, Женевьеву и Реми, все, что нам удалось сделать, и то, что мы потеряли.
Ева опустила голову:
– Потому я и хочу попрощаться с этим местом.
Отец Клеман кивнул и повел ее к двери в заветную комнату. Он вытащил из кармана сутаны ключ и отпер дверь.
– Я подожду снаружи, – сказал он, сжимая ее плечо. – Можешь находиться там сколько захочешь.
Прошло несколько секунд, прежде чем глаза Евы привыкли к тусклому освещению; она не догадалась попросить у отца Клемана фонарик. Узкие лучи солнечного света, как и прежде, проникали сквозь витражи на окнах, и это знакомое сияние немного утешило Еву.
Но это было, пожалуй, единственное, что осталось здесь прежним. Стол, за которым она работала, исчез, как и стоявшие рядом стулья. Полки почти все опустели, осталось лишь около сотни книг из тех тысяч, что хранились когда-то в этой комнате. Все покрывал толстый слой пыли, из-за чего это место напоминало комнату в замке с привидениями. Ева провела рукой по корешкам уцелевших книг, и у нее от грусти защемило сердце.
Немцы забрали все, что представляло хоть какую-то ценность, оставив только относительно новые книги. Там было несколько молитвенников, вышедших в 1920-е годы, новые издания Библии, а также философские труды, корешки которых так сильно истрепались, что уже утратили товарный вид в смысле ценности. Оставшиеся книги выглядели такими одинокими на полках без своих братьев и сестер, вместе с которыми провели столько лет, что Еве стало ужасно их жалко, хотя она и понимала, что это ее чувство полностью лишено логики.
Она поглаживала книги, разговаривала с ними, прощалась как со старыми друзьями, которые навсегда останутся там, куда она больше не вернется. Но когда Ева дошла до конца ряда знакомых ей Библий, она остановилась – ее пальцы нащупали корешок книги, которой здесь прежде не было.
Ева вытащила ее и посмотрела на обложку. Это было англоязычное издание «Приключений Тома Сойера» – книги, о которой она упоминала в разговорах с Реми через два месяца после приезда в Ориньон, они тогда работали вместе. Реми спросил ее об отце, и она рассказала ему обо всех тех книгах, которые когда-то были красиво расставлены по полкам их домашней библиотеки. «Ты знаешь, – спросила она его, – что “Приключения Тома Сойера” была одной из первых книг, напечатанных автором на пишущей машинке? А еще эту книгу очень любил мой отец. У нас была такая, но мне пришлось оставить ее в старой квартире. Странно, но та книга – одна из немногих вещей, по которым я особенно скучаю».
Ева раскрыла обложку книги, и у нее перехватило дыхание. На титульном листе неровным почерком Реми была оставлена записка.
Она прочитала послание один раз, потом – еще и еще, пытаясь отыскать в нем особый смысл, шифр, но это были самые обычные слова, последний дружеский жест от человека, который думал о ней незадолго до смерти. Но не написал ли он для нее послание и в «Книге утраченных имен»? Или он сильно спешил и заглянул сюда лишь для того, чтобы преподнести ей этот последний подарок? И почему он оставил книгу здесь, если знал, что Ева бежала в Швейцарию? Или он догадывался, что она вернется сюда после войны, если, конечно, выживет?
Через несколько часов после того, как она навсегда попрощалась с отцом Клеманом, в поезде на Париж Ева рассеянно листала томик Марка Твена – последнее напоминание о Реми, – и неожиданно ее взгляд упал на страницу одного из абзацев семнадцатой главы. Там стояла отметка – крошечная точка над первой буквой первого слова, которая тут же привлекла ее внимание, ведь точно такие точки они ставили в «Книге утраченных имен».