Книга утраченных имен

Ева кивнула. Хотелось верить, что в жизни ей было уготовано что-то значительное, но неужели Бог все заранее спланировал за нее? Но с другой стороны, разве не благодаря Божьему промыслу она оказалась здесь, в Ориньоне, в этой церкви, где каким-то невероятным образом обрела новый дом и смогла приносить пользу? Ей хотелось спросить отца Клемана, не разделяет ли он ее страхов, что Бог повернулся к ним спиной, но опасалась, что не выдержит ответа. Вместо этого она спросила:

– Почему вы стали помогать людям вроде меня?

Он улыбнулся:

– Я, как и вы, приехал сюда из Парижа. Я прожил здесь пять лет, а потом началась война. От своих знакомых из зоны оккупации я слышал, какие жуткие события там происходят. Ориньон не представлял стратегического интереса – мы находимся в горах, в глуши, – и я предложил своим старым друзьям приехать и отсидеться здесь.

– Отсидеться?

Он пожал плечами и слегка улыбнулся:

– Один из них допустил оплошность: он ударил немецкого солдата в метро, и нацисты устроили на него охоту. Ему грозила казнь, как и его брату, который был там и даже не попытался вмешаться.

– Ваш друг ударил нациста? Он тоже священник?

Отец Клеман засмеялся.

– Нет. Мой школьный товарищ. Он неплохой человек, но когда они с братом приехали сюда, я напомнил им, что, чем бить врага по лицу, лучше хорошенько утереть ему нос.

Ева не смогла сдержать улыбку, а священник продолжал:

– Ну, в любом случае ему нужно было уехать из Франции, пока немцы его не схватили. Он уже обзавелся поддельными документами, поэтому мне оставалось только познакомить его и брата с проводником, который помог бы им перебраться через границу в Швейцарию. Это была довольно простая задача. Но ночью накануне их отъезда мы засиделись допоздна за бутылкой вина, и, прежде чем лечь спать, он спросил, не хочу ли я помочь его друзьям. Он сказал, что уже поручился за меня, и, если у меня возникнет такое желание, он знает одну организацию, которая могла бы при необходимости присылать на юг, в Ориньон, людей. Я думал, что мне придется иметь дело с одним или двумя участниками Сопротивления в месяц, поэтому согласился, радуясь возможности внести свой вклад в общее дело.

Но когда он сообщил в Париж, что я готов помогать им, мне показалось, что открылись шлюзы, и сюда хлынул настоящий поток. Через неделю приехал человек, говоривший с британским акцентом, он задавал мне много вопросов, а затем стали поступать беженцы. Поначалу они были из Сопротивления, затем – евреи. Было даже несколько летчиков, сбитых на севере Франции и пытавшихся вернуться домой. Также сюда прислали несколько человек, чтобы создать сеть из людей, пользующихся доверием, которые могли быть нам полезны. Когда число людей резко увеличилось, они прислали мне Реми.

– Реми?

Отец Клеман кивнул:

– Он входил в парижскую группу, и его хорошо знали в среде тех, кто занимался подделкой документов. Но были и другие, кто работал быстрее и лучше его, а вы уже успели убедиться, что он чрезвычайно самолюбивый и гордый. Возможно, он слишком часто бывал несдержан на язык, оскорбил кого-то. А Сопротивление не могло потерять такого способного специалиста по подделке документов, поэтому его отправили в Ориньон.

– Вы хотите сказать, что его таким образом наказали? – спросила Ева.

– Я предпочитаю смотреть на это как на новую возможность, – с улыбкой ответил отец Клеман. – Надеюсь, и Реми так считает. Что бы там ни случилось, но он стал для нас ценным приобретением. Иногда я в шутку говорю обратное, однако он талантлив и предан делу. И хотя здесь сейчас работает целая сеть, но Реми – единственный, кому я готов доверить свою жизнь.

Ева открыла было рот, чтобы спросить почему, но поняла, что уже знает ответ на свой вопрос. Она совсем недавно познакомилась с Реми, но он уже пришел ей на выручку, доказав свою надежность. Реми был дерзким, но вместе с тем она чувствовала: если он поймет, что ты с ним заодно, он сохранит преданность тебе до конца.

– Вы сказали, что Реми – хороший человек, – продолжил отец Клеман. – И, как мне видится, вы, Ева, тоже замечательная девушка. Во время войны твердо держаться своих принципов – это огромный риск, но отказываться от них, на мой взгляд, еще опаснее.

– Что вы имеете в виду?

Казалось, он подбирал нужные слова.

– Я хочу сказать, что скорее умру, стараясь поступать по совести, нежели буду жить с сознанием того, что я отвернулся от своих идеалов. Вы меня понимаете?

У Евы дрожь пробежала по телу. Хотя он и не спросил ее прямо, она догадалась, что его интересовало, разделяла ли она его чувства. Она не знала, что ответить, – даже себе самой. Готова ли она пожертвовать жизнью ради общего дела? И не пожалеет ли однажды о принятом решении, если окажется под прицелом нацистов? Не совершала ли она ошибку, соглашаясь работать с людьми, которых почти не знала? Или именно это и было ее предназначением? Разве не чудо, что ее путь пересекся с организацией, занимающейся переправкой беженцев, которой требовался человек, умеющий хорошо подделывать документы?