Книга утраченных имен

Ева и Реми проводили вместе много времени, они старались работать максимально быстро, но все равно не поспевали за постоянно растущим спросом. Теперь они изготавливали документы не только для евреев. Не реже чем раз в месяц их организация принимала раненых пилотов, обычно из Великобритании, иногда из Канады или США, и, как правило, все они почти не говорили по-французски. Кроме того, молодым людям, работавшим на Сопротивление, также требовались поддельные документы, помогавшие им избежать service du travail obligatoire[12]. По новым правилам все мужчины в возрасте от восемнадцати до пятидесяти и незамужние женщины до тридцати пяти лет должны были трудиться на благо Германии. С мужчинами младше двадцати пяти все решалось довольно просто – они легко могли получить отсрочку на год или два с помощью фальшивых документов, согласно которым им еще не было восемнадцати. С мужчинами, которые уже не выглядели как подростки, все обстояло сложнее: им приходилось оформлять кучу бумаг, подтверждающих, что они – фермеры, студенты или врачи, и это освобождало их от необходимости ехать на восток. Женщинам повезло больше: их реже отправляли на принудительные работы, но даже если такое предполагалось, они всего лишь нуждались в фиктивном муже, документы которого прошли бы строгую проверку.

Но самой тщательной работы требовали подложные документы на детей. Поэтому их книга имен росла день ото дня.

– Спасибо, – сказала однажды Ева Реми, пока они вместе работали над бумагами для новой группы сирот. Дети на неделе прибыли в Ориньон из Парижа, где недавно арестовали полторы тысячи евреев. Ева делала свидетельство о рождении для трехлетней девочки, родившейся вскоре после того, как немцы вторглись в Польшу. Этот ребенок даже не знал, что такое мир без войны.

Реми сидел совсем рядом, так что их локти соприкасались, хотя за столом было достаточно места. В последнее время Ева с трудом сдерживалась, чтобы не подвинуться к Реми еще ближе, и ей казалось, что он испытывал такие же чувства. Они стали в буквальном смысле слова неразлучны. О нем она думала по утрам, сразу после пробуждения, и вечерами перед тем, как заснуть. Мамуся предупреждала ее: «Ты не должна проводить так много времени наедине с молодым мужчиной, который к тому же не еврей!» – но Ева доверяла ему больше, чем кому бы то ни было.

– За что спасибо? – спросил Реми, отрывая взгляд от стопки продуктовых карточек, с которых он убирал надписи с помощью молочной кислоты. Ее тяжелый запах буквально пропитал всю комнату, но Ева больше не обращала на это внимания.

– За то, что поверил мне. – Она почувствовала себя глупо, как только эти слова слетели с ее губ.

Он повернулся к ней, его лицо оказалось так близко, что она видела зеленые крапинки на радужной оболочке его светло-карих глаз.

– Конечно, я верю тебе. – Вид у него был озадаченный.

– Я говорю о «Книге утраченных имен». И о том, что мы должны записывать настоящие имена детей, перед тем как дадим им новые.

Он нахмурился, взглянув на свидетельство о рождении, которое она держала в руках. Лишь в этот момент Ева осознала, что ее бьет дрожь.

– «Книга утраченных имен»? – Реми осторожно накрыл ее руки своими ладонями и не убирал до тех пор, пока лист бумаги не перестал дрожать. – Ева, то, что это так важно для тебя… – его голос сорвался, и он посмотрел ей в глаза, – говорит о многом. И я рад, что делаю это вместе с тобой.

Реми мягко отнял руки, и она облегченно вздохнула, но ее сердце по-прежнему учащенно билось. Ева вдруг стала задыхаться, как будто в комнате исчез весь кислород. Она сделала глубокий вдох, набрав в легкие растворенные в воздухе химикаты, от чего закашлялась так сильно, что согнулась пополам. Реми похлопал ее по спине. Она наконец перестала кашлять и выпрямилась, но он не убрал руку – его большой палец легкими круговыми движениями массировал ей позвоночник. Их взгляды снова встретились, и по коже у нее пробежали мурашки.

– Ева… – начал он, его голос был низким и хриплым.

Внезапно ей показалось, что комната как будто сжалась в размерах и в ней вдруг стало очень тепло. Она отпрянула назад, но не смогла оторвать взгляда от Реми, который тоже не отводил от нее глаз.

– Ч-что такое? – пробормотала она, слыша стук своего сердца.

Реми все смотрел и смотрел на нее, и в какой-то момент Еве показалось, что он вот-вот заглянет ей прямо в душу.

– Ты понимаешь, что мы, в отличие от нацистов, не забираем у детей их личности, и это важно. Мы даем им шанс выжить. Никогда не забывай об этом.

Она удивленно заморгала, глядя на него:

– Но благодаря нам они становятся другими…

– Мы не делаем их другими. – Он снова коснулся ее руки, а когда убрал свою, Ева с трудом сдержала желание потянуться к нему. – Мы с тобой тоже изменили наши имена, но это не меняет нашей сути. – Он нежно дотронулся до ее груди под ключицей, прямо над сердцем, и оно забилось еще быстрее. – Не меняет того, что мы чувствуем.