Книга утраченных имен

– Нет. – Если он замыслил что-то плохое, то речь шла пока только о ней, но в опасности могут оказаться и все, кто в курсе дела.

– Но ты искала Фокона, не так ли?

Она наклонила голову:

– Да.

– Я рад, что смог найти тебя прежде. Ева, я прошу тебя, пойдем со мной. Я хочу тебе кое-что показать.

Она подняла голову, и их взгляды встретились.

– Я…

Он несколько раз моргнул.

– Ева, клянусь Богом, я не желаю тебе зла. – Она все еще стояла не шелохнувшись, и тогда он сам приблизился к ней на шаг. – Ева, ты ведь знаешь меня. Я никогда не предам клятв, которые принес Господу… и я никогда не причиню тебе вреда. Я хочу, чтобы ты поняла, что именно видела ночью.

Она глубоко вдохнула:

– Вы разговаривали с нацистом. И отдали ему список.

– Да. – Он протянул ей руку. – Ева, прошу тебя. Мне нужно, чтобы ты мне доверяла.

Она в нерешительности помедлила, но затем позволила ему взять себя за руку. Он прав; она не могла себе представить, чтобы отец Клеман отвернулся от Бога. И если он хотел объясниться, она должна выслушать его.

Он молча повел ее по темному переулку. Когда они начали плутать по маленьким улочкам и все дальше и дальше уходить от городской площади, Ева спросила:

– Куда мы идем?

– Увидишь. – Он резко свернул на улицу де-Леван и остановился у дверей городской пекарни. Время близилось к полудню, очередь из людей, получавших хлеб по карточкам, давно рассосалась, а полки опустели. Ева узнала стоявшую за прилавком полную седовласую женщину в белом переднике. Хотя она никогда не приходила сюда за хлебом – покупками занималась мадам Барбье, – она всегда обменивалась приветствиями с хозяйкой пекарни, мадам Трентиньян, когда пару раз в неделю проходила мимо по дороге из церкви в пансион.

Когда они вошли, пожилая женщина подняла глаза и улыбнулась.

– А, отец Клеман, – сказала она и, посмотрев на Еву, снова перевела взгляд на священника. – Хлеб остывает на кухне.

– Merci, мадам. – Отец Клеман подошел к женщине и расцеловал ее в обе щеки. – Ева, позволь представить тебе мадам Трентиньян. Мадам, это мадемуазель Моро.

– Ну конечно, я видела вас в городе и рада наконец-то познакомиться с вами, – сказала мадам Трентиньян. Несмотря на вежливую улыбку, ее взгляд был пристальным и оценивающим. Посмотрев на священника, она добавила: – Я запру дверь и послежу тут за всем.

– Merci. – Отец Клеман снова взял Еву за ее дрожащую руку и повел за прилавок к двери. При этом он держался так непринужденно, словно бывал здесь уже много раз. Они оказались в кухне, где было влажно и тепло из-за включенной духовки. С дюжину буханок, в которые, возможно, был добавлен картофель, овес, гречневая мука или даже древесные опилки, чтобы восполнить недостаток пшеницы, остывали на кухонном столе, распространяя запах только что испеченного хлеба. У Евы заурчало в животе; она уже забыла, когда ела в последний раз.

– Отец Клеман, что… – начала она, но осеклась, когда мужчина в идеально отглаженной немецкой форме появился из-за двери, которая вела в кладовку. Ева судорожно вздохнула – она узнала его. Это был тот самый немец, которого она видела ночью в церкви с отцом Клеманом и который, как ей показалось, следил за ней раньше. Она вскрикнула и повернулась, чтобы броситься бежать, но отец Клеман заслонил ей дорогу.

Он осторожно взял ее за запястье.

– Ева, не надо так. Это Эрих. Он друг.

Ева перестала сопротивляться, повернулась и посмотрела на немца, который глядел на нее широко распахнутыми немигающими глазами. Он оказался моложе, чем она думала, – возможно, только на год или два старше ее. При искусственном кухонном освещении его волнистые волосы выглядели еще светлее, а глаза были темно-голубыми. При других обстоятельствах она нашла бы его привлекательным.

– Но он же нацист.

Что-то в лице немца изменилось.

– Поверьте, я на вашей стороне. – У него был сильный акцент, который обволакивал слова, словно густая сметана.

Ева, прищурившись, посмотрела на него.

– Но как такое возможно? Вы сражаетесь за Германию!

– Я ношу немецкую форму, – мягко поправил он ее. – Но мне хотелось бы думать, что я сражаюсь за свободу.

Ева в изумлении взглянула на отца Клемана. Как он мог верить словам такого человека?

– Ева, он был одним из тех, кто сообщил нам о предстоящих обысках в домах, где живут дети, – спокойно объяснил отец Клеман, не сводя глаз с Евы. – Благодаря Эриху нам удалось спасти несколько десятков жизней.

Ева снова посмотрела на немца, который больше не казался ей грозным и пугающим.

– Но почему вы помогаете нам?

– Потому что моя страна творит ужасные вещи. Одно дело, когда фюрер пытается расширить наши территории. Но то, как нам приказывают поступать с детьми, со стариками, со всеми евреями, – это варварство. – Он посмотрел на отца Клемана, а затем перевел взгляд на Еву. – Я сам не идеален. Но стараюсь быть хорошим человеком и добрым католиком. Вот поэтому я нашел отца Клемана. Я не могу больше пренебрегать своей совестью.

– Если они узнают, что вы нам помогаете…

– Да, меня немедленно расстреляют.

Ева долго смотрела на него, а затем обратилась к отцу Клеману:

– Фокон ничего не знает?

– Нет.