Код креативности. Как искусственный интеллект учится писать, рисовать и думать

Однажды можно было подумать, что BOB пытается зажить собственной жизнью. Ханс Ульрих рассказал мне, что за неделю до нашего разговора, когда он был в отъезде, ему позвонили из охраны галереи. В три часа ночи галерея «Серпентайн» внезапно оказалась залита светом. Пожара не было. Выяснилось, что BOB решил проснуться, хотя изначально он был запрограммирован пробуждаться в 10 утра и работать до 6 вечера, времени закрытия галереи. Наша неспособность понять, почему BOB проснулся среди ночи, побуждает нас предположить, что он обладает свободой воли. Именно эта неспособность понять, как работают алгоритмы, и питает фильмы и рассказы об алгоритмическом апокалипсисе.

Ханс Ульрих считает, что произведение открытого типа, непрерывно изменяющееся и никогда не повторяющееся, – нечто новое для мира искусства. Произведения, выставленные в галерее, – это по большей части статические, фиксированные физические объекты, не изменяющиеся со временем или, например в случае видеоискусства, по меньшей мере имеющие начало и конец. Любой фильм, который демонстрировался в галерее в прошлом, приходилось показывать по кругу, и после двадцатого просмотра он наскучивал. Применение искусственного интеллекта избавляет от необходимости такого многократного использования одного и того же материала.

У программного кода BOBа есть нечто общее с аналоговым кодом капельной живописи Джексона Поллока. Он основан на уравнениях детерминированного хаоса, на которые влияют внешние воздействия, что и позволяет зрителю вносить возмущения в результаты их работы. Хаос допускает непредсказуемость. Код, опирающийся на математику хаоса, может претендовать на удовлетворение критериям новизны и неожиданности, необходимым для определения творчества. Он остается детерминистическим, но это, видимо, лучшее приближение, которое мы можем надеяться получить в попытке разорвать связь между программой и программистом.

В рецензии Джонатана Джонса в газете Guardian BOB получил всего одну звезду. «Это всего лишь хитроумные лабораторные модели. В них нет души… искусство может быть только человеческим и ничем иным. Чэн забывает об этом, и его работа – сплошное технозанудство». Хотя Джонс, почти несомненно, прав, что в машине нет духа, по мере продвижения в будущее нам все больше потребуется исследовать мир этой галереи в надежде, что он поможет нам понять, где может явиться первый такой дух.

Ханс Ульрих считает искусство одной из лучших систем заблаговременного предупреждения общества. Учитывая важность дискуссии о той роли, которую искусственный интеллект играет в обществе, Хансу Ульриху казалось необходимым, чтобы для искусственного интеллекта срочно нашлось место в его галерее. Сегодня использование алгоритмов в значительной мере скрыто от нас. Мы не понимаем, как нами манипулируют. Использование искусства для визуализации алгоритмов помогает нам более осознанно воспринимать эти алгоритмы и ориентироваться в них. Художник, работающий в области изобразительного искусства, – эффективный посредник между публикой и кодом. Выставленный в галерее искусственный интеллект сам был произведением искусства.

«Художники – специалисты по превращению невидимого в видимое», – сказал мне Ханс Ульрих. Но сможет ли искусственный интеллект не быть произведением искусства, а создавать великие произведения? «Нельзя исключать, что когда-нибудь машина сможет создать великое произведение. Никогда не говори “никогда”. На сегодняшний день великих произведений искусства, созданных машиной, не существует». Но о будущем он высказывался более осторожно: «Когда игроки в го заявили, что машина никогда не сможет нас обыграть, Демис доказал, что они были неправы. Я занимаюсь организацией выставок, но у меня никогда не хватит самомнения сказать, что машина не смогла бы организовать лучшую выставку…»

Я увидел, что он задумался: «Может быть, когда-нибудь было бы интересно поставить такой эксперимент… тот же эксперимент, что с го, но в выставочном деле… эксперимент опасный, но увлекательный».

9

Искусство математики

Прежде всего поражает этот характер внезапного прозрения, с несомненностью свидетельствующий о долгой предварительной бессознательной работе[61]

.

Анри Пуанкаре

Идея стать математиком зародилась у меня в тринадцать лет. Однажды после урока учитель математики в моей общеобразовательной школе отвел меня в сторонку и посоветовал несколько книг, которые, как он думал, могли быть мне интересны. В то время я толком не знал, что значит быть математиком, но одна из этих книг открыла мне, что эта профессия не сводится к простым вычислениям. Эту книгу под названием «Апология математика» написал кембриджский математик Г. Г. Харди.

Это было настоящее откровение. Харди хотел рассказать, что это такое – заниматься математикой: