Екатерина прошла в комнату, где было утреннее окно, через которое солнце с первого своего появления, заливало стены этого скромного жилья, будто это было то местечко, для которого оно восходило.
И Катя открыла ему окно.
Проездом
Вооруженный против этого невнятного мира приобретенной глухотой и врожденной глупостью, Константин Ильич чувствовал себя совершенно защищенным от всякого несовершенства этого самого мира.
Родня его не жаловала за глупый и злой его нрав, а он искусно притворялся, что ему эти семейные радости совсем ни к чему, и чтобы отпугнуть новых родственничков от своего ладного бревенчатого дома на окраине города, он притворялся и переспрашивал всякую фразу по многу раз. Родственники сдавались и уезжали. Успокаивая себя обидными для деда Кости словами: “Совсем дурак! Глухомань!”
А дед Костя и впрямь думал о них тоже самое. Неужель эти дураки не понимают, что дом свой он не станет завещать никому из них? А пусть, после его ухода, передерутся. Все! Дружно.
Но в это утро деда разбудил нежный стук в дверь. За дверью он обнаружил женщину с ребенком лет пяти-шести.
— Чего тебе, дочка?
Женщина быстро и странно стала объяснять, что хочет снять комнату.
— Что, что? — переспросил Константин Ильич.
Он слушал женщину. И слышал ее отлично. Но медлил с ответом и потому еще раз сказал:
— Погромче.
Женщина, приструнив крепким жестом руки заскучавшего сынишку, опять стала повторять свой просительный текст.
Константин Ильич дослушал её и вдруг сказал неожиданно для себя:
— Заходите.
Женщина так быстро впихнула впереди себя сынишку и закрыла за собой дверь.
Константин Ильич сел на стул в коридоре, но пригласил гостью сесть.
— А почему ко мне? — спросил он.
— Да соседи посоветовали, сказали, что вы хороший человек.
— Что-что сказали?
Женщина повторила фразу о хорошем человеке прямо ему в ухо.
— Не ври. Не могли они обо мне такое сказать.
Потом он включил чайник и предложил:
— Садись и всё рассказывай. Только погромче.
Константин Ильич заставил почти кричать визитершу. Он давно знал, что лгать громким голосом неловко. Прокричать вранье не каждый сможет.
Так они стали жить в одном доме. Гостья назвалась Лилей. Константин Ильич долго смотрел в её паспорт, потом нехотя вернул.
Женщина приехала с юга, сбежала от мужа и его подлости. Именно так она и сформулировала. Дед Константин отвел им комнату на втором этаже, с окном в сад.
Он всё еще пытался остановить женщину и назвал немыслимую цену за свое бревенчатое жилье. Лиля только согласно головой кивнула.
Так началась их совместная жизнь, вернее жизнь под одной крышей. И всё было вроде бы путем, но старика смущало то, что Лиля сидела целыми днями дома, с небольшими перерывами на магазин и обед. Она сидела за столом и все писала и писала что-то.
— Ты бухгалтерша что ли, столько бумаг?
Лиля ничего не стала ему объяснять, а только жестом приказала не мешать ей.
Константин Ильич послушно отстал и других вопросов уже не задавал. За съем комнаты он с нее получил. Ну, и пусть себе живет. И пацан у нее тихий такой. Сидит с телефоном и ни на что больше не реагирует.
Однажды Константин Ильич подсел к Лилиане и вдруг признался, что он — глупый человек. Так и сказал, с жалкой извинительной интонацией.
— Я знаю… Я — человек глупый. Но объясни, что ты все пишешь.
— Роман исполняю, — загадочно ответила жиличка.
— Книжку что-ли делаешь? — Константин Ильич уважительно сдвинул глаз на исписанные листы.
Лиля больше не отвечала. Она опять остановила возможный разговор уже привычным для старика жестом “не мешай”. Лиля умело так и строго вскидывала при этом ладошку.
И Константин Ильич отступал.
Атмосфера, которая вошла в дом вместе с этой женщиной обратила этот дом к миру передом. Как избушку на куриных ножках.
Что-то произошло в доме, в нем поселилась какая-то недоступная по торжественности тишина. И Константин Ильич чувствовал эту тишину, и она необыкновенным образом изменила его. Он теперь бродил по дому оберегом этого нового пространства, и до него доходила честь, оказанная кем-то ему.
Константин Ильич преобразился, он перестал греметь кастрюлями и табуретками. Иногда он жарил огромную сковородку картошки, посыпая ее укропчиком, и звал к столу жильцов.
Лилиана съедала свою порцию, не замечая ни вкусности, ни укропности продукта. Хватала большую кружку с чаем и убегала к себе наверх.
Константин Ильич колол во дворе дрова, развлекая тем самым маленького сына жилички.
Дни проходили для всех в тишине и радости.
Константин Ильич хорошо оценил это чувство покоя и принадлежности его к чему-то высокому и ускользающему в его жизни.
Маленький Саша пытался научить его обращению с его телефоном, но старик только отмахнулся и опять признался уже мальчонке:
— Глупый я, увы!
Внезапно вся эта идиллия рухнула в одночасье.
К дому подкатил мрачный толстый джип. Из него выгрузилось всё семейство его сына. Такие же толстые и мрачные.
— Отец, это правда, слухами земля полнится. У тебя живет кто-то.
Константин Ильич сделал вид, что не слышит.
— Мы к тебе на недельку-другую. У нас ремонт.