Когда боги глухи

Воробьева Вадим знал – это тот самый талантливый писатель, с которым он познакомился на даче у Вики Савицкой.

– Ты писатель от бога, – говорил Татаринов, провожая их до дверей. – Да ты не качай головой, я истину говорю! Талант, Вадик, я за версту чую. Книжка твоя будет издаваться и переиздаваться.

– Ты, Вадим, не слушай его, – встряла Анастасия Петровна. – Он просто добрый сегодня…

– Тася! – сделал грозное лицо Тимофей Александрович. – Умолкни!

– Тише, дурачок, – понизив голос, сказала жена. – Внучку разбудишь!

– Я выступлю на комиссии, Вадим, тебя примут, – говорил тот. – Пусть только попробуют не принять!..

Вадима на приемной комиссии прокатили, Татаринова в этот день не было там, он уехал в Приозерск на дачу… Это было потом, в марте, а сейчас Вадим и Николай бодро шагали по ночному Кировскому проспекту и оживленно разговаривали. Уличные лампочки светили вполсилы, с темного неба сыпался голубоватый в свете фонарей мелкий снег, редкие машины оставляли на асфальте блестящие следы шин. Снег тут же их припорашивал.

– Кажется, ты понравился Тасюне, – говорил Николай. – Хорошо, что ничего своего не читал: она только муженька способна слушать. Другие ее раздражают. Кстати, и он других писателей не слушает.

– Я никак не мог сосредоточиться…

– Молодец, что промолчал, иначе в Тасюне нажил бы вечного врага, – рассмеялся Николай. – Она считает своего Тимофея гением.

– Тасюня, Тасюня! – сказал Вадим. – Ну ее к черту, как относится ко мне Татаринов?

– Не скажи, дружище! – возразил Ушков. – В этом доме все зависит от Тасюни: скажет дать тебе рекомендацию – он даст, скажет, ты дерьмо, – он поверит. Татаринов всю жизнь своей жене в рот смотрит. Что она скажет, то он и делает. Это все знают.

– Я не знал, – вздохнул Вадим.

– Ты еще многого не знаешь… Будь бы у тебя литературный папа или мама, тебя бы с одной книжкой под аплодисменты приняли в Союз. Читал повестуху Богусловского?

– Не смог, – ответил Вадим. – Как только можно такую ерунду печатать! Откровенное подражательство Хемингуэю: он сказал, она сказала, назойливый, примитивный так называемый подтекст. Это пародия, а не литература.

– А ты обратил внимание, что повесть сопровождена вступлением известной писательницы?

– Ну и что?

– Богусловского, еще не дожидаясь выхода книжки, приняли по журнальной повести в Союз писателей, потому что известная писательница – его «крестная мама».

– А я, выходит, бедный сирота: у меня ни «папы», ни «мамы» нет, – усмехнулся Вадим.

– Женись на дочери известного писателя или главного редактора журнала… Ты ведь знал Володю Маркина? Он бросил свою жену, уехал в Москву и благополучно женился на дочке редактора толстого журнала.

– Журнал толстый или дочка?

– Не имеет значения… Маркин давно принят в Союз писателей, печатается у тестя, выпускает книжку за книжкой, на них с ходу публикуются положительные рецензии, а у нас Володя не мог пробить жалкий сборник рассказов!

– Я думал, литература – святое дело, – помолчав, заметил Вадим.

– Литераторов-то развелось восемь или девять тысяч! А во времена Пушкина их не насчитывалось и ста пятидесяти… Девять тысяч! И все считают себя большими писателями, и все хотят печататься!

– Зачем же бездарей принимают?

– Бездарей и принимают, мой милый, бездари! Бездарности, они активные, пробивные, настырные, в игольное ушко, чтобы напечататься, влезут!

– А я, пожалуй, не уйду из АПН, – сказал Вадим. – Хотя и трудно совмещать журналистику и литературу.

– Иди, дружище, своим путем, – посерьезнев, продолжал Ушков. – Ты из тех, кому не нужны литературные покровители. Я недавно перечитал твою военную повесть, – честно, Вадим, у тебя настоящий талант. Он не сразу бросается в глаза, не ошеломляет, но твоя книжка заставляет думать, вспоминать, все зримо, о чем ты пишешь, к повести хочется снова и снова возвращаться… Я не пророк, но предсказываю, что твой путь в литературу будет трудным. Ты послал известным критикам свою книгу?

– Мне такое и в голову не пришло!

– Значит, тебя в лучшем случае не заметят, а могут и больно лягнуть в очередном обзоре. Нужно среди критиков друзей заводить.

– А ты? Вот и напиши рецензию.

– Я о детской литературе больше не пишу… Пусть твой путь в литературе будет трудным, но зато самым честным и благородным. Так что и впредь не лезь из кожи, чтобы понравиться какой-то глупой Тасюне! Я ведь хорошо знаю эту семейку: у Татаринова обаятельная улыбка, он искренне верит, когда хвалит, но все решает Тасюня! Тимоха считает, что у нее безошибочный нюх на людей.

– И ты о нем книжку пишешь? – упрекнул Вадим.

– Он сейчас в моде, потом, я действительно считаю его талантливым романистом. По крайней мере, три его романа мне нравятся. Он умеет создать фон той эпохи, у него сочный русский язык, захватывающий сюжет… О ком мне еще писать? Об именитых? О них и так в каждой газете, в каждом журнале пишут. Даже тогда, когда они молчат.

– Татаринова критики тоже вниманием не обходят, – заметил Вадим.

– Но в обойме-то знаменитых его нет?

– Подожди, ты ведь тоже написал книжку про именитого Славина? – вспомнил Вадим.