Когда боги глухи

— И ксива, то есть документ, будет?

— Я потолкую с лесничим Алексеем Евдокимовичем Офицсровым — он и рыбоохраной ведает, — и оформим все по закону.

— Эх, нам бы моторку! — вздохнул Сизов. — На веслах за браконьерами не угонишься. И хотя бы вшивое ружьишко для острастки!

— Без ружья обойдемся, — сказал Абросимов. — Браконьер знает, что идет на незаконное дело, поэтому, прослышат в округе, что у нас охрана на высоте, перестанут безобразничать, а рыба нам и самим к столу нужна, верно? Я договорюсь с рыбхозом, чтобы нам дали мальков судака, пеляди, карпа — мы разведем тут ценные породы рыб… Я слышал, что в старину владелец дворца, в котором вы живете, разводил в огороженных садках судаков, лещей, даже, говорят, запускал осетров.

— Капиталист? — уточнил Гена.

— Бери выше — сиятельный князь, — усмехнулся Абросимов.

— Наше озеро, а рыбу ловят посторонние… — начал было мальчик.

— Ладно бы ловили, как положено, они губят ее, выгребают подчистую. Дай им волю — все живое на озере погубят! До чего додумались! Подключаются к проводам высоковольтки и бьют бедную рыбу током!

— Двое, говорят, копыта откинули на Синем озере, — ввернул Гена.

— Ты с этим блатным жаргоном-то кончай, Гена, — покачал головой Дмитрий Андреевич. — Культурный человек, почти отличник, а разговариваешь, как беспризорник…

— Я не нарочно… Сами словечки-то срываются с языка.

— Ну, договорились? — поднялся с бревен Абросимов.

— О чем? — вскочил и мальчик.

— На днях приглашаем Офицерова, представителя из районной рыбинспекции и создаем Бслозерское общество охраны природы. Ты будешь старшим. По рукам?

Гена протянул директору маленькую, но крепкую руку:

— Забили!

Сизов прибыл в детдом из колонии для несовершеннолетних, куда попал за мелкое воровство, родителей у него не было, убегал несколько раз из детдома, было подозрение у Абросимова, что он и тут долго не задержится. У ребят Гена Сизов пользовался непререкаемым авторитетом, возможно, и потому, что был самым сильным и скорым на расправу. Дмитрий Андреевич исподволь приглядывался к нему, не особенно придирался к блатным словечкам, которые прилипли за время беспризорничества к мальчику, просил и воспитателей быть с ним помягче. И Гена пока вроде и не помышлял о побеге, а теперь, если его энергию направить в полезное русло, может, выбросит эту мысль из головы Вот только как его отучить от курения? Сам смолит, да и другие мальчики, глядя на него, балуются.

— Ты подскажи ребятам, чтобы разную живность не таскали в класс, — попросил Дмитрий Андреевич. — Это ведь жестоко не только по отношению к учителям, но к тому же ежу… Была у него семья, может быть, дети, папа, мама, а вы взяли и лишили его всего этого. Для вас это игрушка, а для животного — трагедия.

— А что, у них тоже… есть папы, мамы? — тихо спросил мальчик.

— Так я на тебя надеюсь, Гена, — улыбнулся Абросимов. Про папу, маму можно было бы и не говорить… — Дай-ка мне папиросы.

— Что? — опешил Гена.

— Куда ты припрятал пачку и спички?

Мальчик нагнулся и достал из-под бревна смятую пачку «Беломорканала» и коробок.

— Вам бы следователем работать, Дмитрий Андреевич, — усмехнулся Гена.

— Я знаешь как отвыкал от курева? — поделился Дмитрий Андреевич. — Купил леденцов — слышал, есть такие «Театральные» — и посасывал себе, когда тянуло курить… Заходи вечерком, у меня еще с полкилограмма осталось.

— Вот жизнь! — нарочито громко вздохнул мальчик. — Ни поговорить, как тебе хочется, ни покурить…

— Эх, Гена, Гена! — заметил Абросимов. — Курево-то как раз и укорачивает нашу жизнь. — Он сунул пачку в карман и зашагал к дому, потом остановился и, не оборачиваясь, уронил: — Шагом марш в школу!

3

Вадим Казаков только что вернулся из Москвы, и в первый же вечер ему позвонила Красавина и попросила завтра утром прийти к ней на Лиговку, У нее будет интересный человек, который хочет с ним познакомиться. Он обругал себя за невнимательность: уже месяца два не навещал Василису Прекрасную, всегда вот так — все откладываешь, откладываешь, а потом забываешь… Василиса Степановна говорила приветливо, в ее голосе не чувствовалось обиды. И все равно Вадиму было неудобно.

В одиннадцать он был у нее.

— Познакомься, — представила она поднявшегося из-за стола молодого мужчину в коричневом костюме и тонком светлом свитере. Он назвался Игнатьевым Борисом Ивановичем. Среднего роста, русоволосый, простое улыбчивое лицо.

— Кофе или чаю? — улыбнулась Василиса Степановна. — Да, ты любишь чай…

Она ушла на кухню и скоро вернулась с подносом, на котором дымились две чашки с чаем, стояла ваза с печеньем. Заметив недоумевающий взгляд Вадима, сказала:

— Извините, у меня через полчаса урок, я вас оставлю одних. Вадик, когда будешь уходить, покрепче захлопни дверь. Всего доброго! — И, одарив их на прощание улыбкой, взяла с тумбочки кожаный портфель, который Вадим помнил еще со дня своего приезда в Ленинград, и ушла.

— Я — капитан КГБ. Очень рад с вами лично познакомиться, по вашим печатным работам я давно вас знаю.

— И нужно было именно так нам встретиться? — озадаченно спросил Вадим.