Когда была война (СИ)

Рано утром Вальтер выполз из казармы, что устроили в здании бывшей больницы. Ночью его снова мучили кошмары: огромная сороконожка так и норовила оторвать ему ногу, а потом с неба посыпались снаряды русских. Они попали прямо в дом его родителей, и сестру Ильзе выкинуло из окна взрывной волной. Выла надрывно сирена. Вальтер кинулся за сестрой, но оказалось, что это обычная кукла, только почему-то очень похожая лицом на Фредерике. Она моргала, словно живая, и, вдруг превратившись в русскую партизанку, плюнула ему в лицо. Он отскочил назад и увидел, что прямо перед ним стоит худенькая девушка в драной ночной рубашке и сжимает в руках МП-40. Её ступни были алыми от крови, лицо перемазано глиной.

Она выстрелила и он проснулся.

Утро было прозрачным, льдистым и морозным. Вальтер сунул ноги в сапоги, накинул шинель и вышел на берег Ладожского озера. Его предупреждали, что ходить здесь может быть опасно для жизни: в крепости Орешек, что стояла на Ореховом острове, орудовали русские снайперы, но он решил всё же прогуляться. Ещё так рано, нет и шести утра. Наверное, гарнизон спит.

Он постоял на берегу некоторое время, полной грудью вдыхая свежий утренний воздух. Тусклый закат потихоньку разгорался на горизонте, пожирая звёзды, у ног плескалась вода.

- Зря ты сюда пришёл, - раздалось за спиной.

Вальтер вздрогнул. Рядом встал Марк. Заложив руки за спину, он вгляделся в водную даль. Вальтер не ответил. И тут по телу прокатилась волна непонятного, но уже чертовски знакомого страха перед чем-то необъяснимым, ужасающим, невиданным. Ему показалось, будто кто-то пристально наблюдает за ним. Кто-то невидимый, и от этого ещё более пугающий.

В горле мгновенно пересохло. Вальтер с трудом сглотнул.

- Да. Ты прав, Марк. Идём отсюда.

Поскорее убежать, скрыться от глаз невидимого наблюдателя! Они пошли в сторону города. Вальтер понимал: на самом деле это всё не что иное, как обычное нервное расстройство, которое лечится таблетками и длительным отдыхом. Наверное, зря он отказался от отпуска. Следовало бы съездить домой, вернуться в мир без войны и просто пожить в тихом спокойствии и умиротворении хотя бы пару недель.

Левую ногу внезапно пробила горячая острая боль. Вальтер закричал и упал на одно колено.

- Боже мой! - вслед за ним завопил Марк. - Боже, я же говорил, что там снайперы!

Он принялся поднимать его. Голова закружилась, в глазах потемнело, пульсирующая боль поднялась неистовой волной и заполнила собой каждую клеточку тела. Вальтер, едва соображая, кое-как встал на обе ноги и тяжело опёрся о Марка. Они заторопились в сторону военчасти. Сапог заполнился кровью, и она хлюпала при каждом шаге, ввергая Вальтера в ужас.

В медпункте ему обработали рану и туго перевязали бинтом. Вальтер лежал на койке, тупо пялясь в потолок. Получается, он предчувствовал ранение?.. Нет. Это было нечто другое, похожее на... на страх перед призраком в Брестской крепости. Он нервно засмеялся. Кажется, с крепостями у него что-то не ладно - сперва Брестская, теперь Орешек...

Внутри растекался суеверный страх, опутывал внутренности своими липкими щупальцами, хватал за горло. Что-то ужасное совсем рядом - Вальтер был уверен в этом. Чувствовал. И это "что-то" нельзя победить, нельзя убить пулей или гранатой - потому что оно бессмертно. И оно поглотит всех и вся: его, Марка, их армейский корпус, Фредерике, родной дом, Кёнигсберг, а потом примется пожирать и Германию.

10.

- Вода в Ладожском озере всегда чистая, до самого дна, - говорил Левченко, набрасывая огрызком карандаша очередной рисунок в "Окопном Орешке". - Но и всегда холодная такая, что бр-р-р. Даже летом. Помню, сопляком был, ездил к дядьке в гости в Ленинград, и повёз он нас как-то сюда. Так я купаться не смог! - Он засмеялся. - То бишь, купался, а потом месяц с воспалением лёгких лежал. Ух намёрзся!

Лиза не слушала его. Она читала "Войну и мир", которую откуда-то принёс для неё Промахновский. Книга была почти не потрёпанной, с целой обложкой и листами - солдаты не успели растаскать их на самокрутки. Знаменитый роман Толстого Лиза уже читала - в школе, но тогда воспринимала его совсем по-другому. Сейчас ей был понятен весь трагизм, вся та страшная драма, которую писатель раскрыл перед читателем, а в школе она поняла только лишь любовную сторону. Наверное, потому, что тогда у неё мозги этим и были забиты - любовной чушью.

Снаружи бушевала январская метель. Суровый северный ветер швырял пригоршни снега, закручивал их жгутом и подбрасывал вверх, бесновался что есть силы. Мелкие снежинки не могли сопротивляться ему. Они уносились к нависшему низко небу и бесследно таяли - маленькие, беспомощные и слабые, не способные сопротивляться власти безумного урагана.

- ...А потом как форскнули! - громко захохотал Левченко. - Только их и видели! Да-а... было дело такое...