Когда деньги говорят. История монет и нумизматики от древности до поп-культуры

На перепутьях развития монетной чеканки мы встречаем и моменты явного замешательства, случавшегося в Европе. Анонимный средневековый монах, переписывавший рукопись «Сатирикона» Петрония, наткнулся на такую латинскую строчку: Ab asse crevit et paratus fuit quadrantem de stercore mordicus tollere. Для тех, кто был знаком с римскими монетами, в тексте достаточно ясно говорилось, что бедняк начал с одной маленькой бронзовой монеты (асса) и был готов зубами вытаскивать из навоза еще меньшую (кодрант), чтобы разбогатеть («Начал он с одного асса и готов был из навоза зубами кодранты вытаскивать»). Монах, однако, прочитал и скопировал текст так, что отразил в нем собственный средневековый мир, написав Abbas secrevit вместо

Ab asse crevit[360]. Его ошибка показательна — он преобразовал фразу «Он начал с одного асса» в «Аббат упрекнул его», поместив монаха на место денег. Однако по иронии судьбы, некоторые аббатисы действительно обладали правом монетной чеканки на некоторых монетных дворах в каролингское и англо-саксонское время, что, возможно, является уникальным примером такого рода в мировой истории[361]. Эти женщины сами контролировали стандарты веса и изображения на своих монетах, отражающих ярко выраженную гендерно-дифференцированную иконографию (рис. 4.16).

Рис. 4.16. Серебряный брактеатный пфенниг аббатисы Беатрикс II из Винценбурга, Германия, 1138–1160 гг. Женская фигура держит Евангелие. ANS 0000.999.18058. Воспроизводится с разрешения Американского нумизматического общества.

В XIII веке монеты наконец извлекли пользу из роста городов, возобновления добычи серебра и возрождения дальнемагистральной торговли. Строительство государств, армий и соборов предъявило в это время дополнительные требования к чеканке монет. Начало меняться и отношение к деньгам, издавна формировавшееся новозаветными запретами на богатство. Страх, что у богатого человека столько же шансов попасть на небеса, сколько у верблюда пройти через игольное ушко (Матфей 19:23–24), постепенно уменьшался.

Темпы возобновления производства монет в это время были впечатляющими. Во Фрайберге[362] количество монетных дворов с 1130 по 1197 год увеличилось с девяти до двадцати пяти, достигнув сорока к 1250 году[363]. В Англии монетные дворы Лондона и Кентерберри в период с 1247 по 1250 годы отчеканили около 70 миллионов новых серебряных пенни, а к 1279–1281 годам их производство достигло 120 миллионов

[364]. Тем временем предприимчивые венецианцы начали чеканить серебряный дукат, известный в Англии как «гроат», а во Франции как «гро», однако продолжавшееся сохранение в обращении мусульманских и византийских золотых монет создавало сложности для евразийской торговле. В 1231 году император Фридрих II вновь начал чеканить в Европе золотую монету — сицилийские августали, которые своим дизайном и высоким рельефом повторяли монеты классической древности. За августалями последовал выпуск во Флоренции в 1252 году золотых флоринов, а позднее и ducato d’oro (золотого дуката) в Венеции. Изучение запутанных систем чеканки, пошлин и обычаев торговли, разнящихся от региона к региону, привело к появлению практических руководств по ведению торговли (pratiche della mercatura), самое известное из которых было написано флорентийским банкиром Франческо Пеголотти в начале XIV века. На страницах его работы поместился целый нумизматический справочник, хотя и ограниченный по объему потребностями странствующего торговца.

В высших сферах поэзии монеты продолжали служить удобной метафорой добра и зла. Данте в «Божественной комедии» сравнивает веру с деньгами (moneta), описывая то, как в нумизматических терминах его допрашивает святой Петр:

Добавила: «Неуличим в изъяне

Испытанной монеты вес и сплав;Но есть ли у тебя она в кармане?»И я: «Да, есть, блестяща и кругла.И я не усомнюсь в ее чекане»[365].

Николай Орезмский