Когда говорит кровь

Теперь весь символизм выбора зала окончательно раскрылся Великому Логофету. Лисар Анкариш желал принести клятву. И поклясться он хотел не людям, а богам, которых, как он считал, предал своими поступками. Перед ликом Молчаливой, Верховный понтифик желал обновить все свои обеты, что были даны им много лет назад. Он желал доказать ей, что снова верен. Что снова служит не себе или людям, а богам. И что ради них он готов поступиться всем. Даже своим положением. Даже добрым именем своей семьи. Даже собственным сыном. И в свидетели его новых клятв сейчас призывался Джаромо. Тот самый человек, что вскрыл его слабости и заставил поддаться искушению. И именно он и должен был стать для него главным испытанием.

Великий логофет вновь посмотрел в глаза Лисара Анкариша. Их пустота начала отдавать непроглядной чернотой.

– Я ведь даже не успел высказать ни одной просьбы или предложения. Быть может, если бы вы выслушали их, то не стали бы говорить столь категорично.

– Не тратьте впустую силы и слова, Великий логофет. Важна уже не суть просьбы, а она сама. Я все сказал вам. Меня больше не удастся купить или запугать. И стоит вам попробовать это сделать, как я тут же уйду, дав дорогу тем, кто вас ненавидит, а таких – почти вся жреческая коллегия. Да будет клятва моя нерушима и навечно скреплена твоими узами, о владычица Феранона.

Сказав это, жрец вытащил откуда-то из недр своих одежд красную свечу, зажег её от жаровни, и поставил ровно на середину алтаря богини. Жест был более чем красноречивым. Это был даже не отказ, а настоящий вызов. С таким же успехом, он мог плюнуть Джаромо в лицо или дать пощечину.

– Вы же понимаете, что мы не станем прощать столь дерзкие выпады?

– Я знаю. И я готов к этому.

– Не ко всему в этой жизни можно быть готовым. До новых встреч, господин Анкариш.

Джаромо покинул Пантеон, чувствуя, как внутри его груди клокочет пламя ярости. Ещё утром он был убежден, что капкан, в который удалось поймать Верховного понтифика, крепко держит этого старика. Ещё час назад он шел сюда, в полной уверенности, что после недолгого торга Лисар Анкариш согласиться сыграть отведенную ему роль и поддержит их в Синклите. Ещё совсем недавно, он думал, что позиции их сильны и столь важные для ларгесов боги будут давать лишь добрые знамения, а жрецы толковать законы и события только в их пользу. Он верил, что сможет выиграть время, отложив новое собрание под предлогом неблагоприятных знамений. Имея под рукой сговорчивого Верховного понтифика это было не такое уж трудное дело.

Когда в Синклите возникали споры о законности того или иного решения, только жрецы могли дать ответ. Через толкование знамений, обычаи или религиозные ритуалы, они объявляли тот или иной закон, договор или постановление богоугодным или богопротивным. Долгое время Шето удавалось обходиться без помощи толкователей, усмиряя Синклит иными способами. Но сейчас, без Первого старейшины, именно они становились судьями для всех решений старейшин.

И потому так важно было удерживать жречество подле себя. И им, и алатреям. И всегда верное чутьё подсказывало Великому логофету, что внезапно проснувшаяся совесть Верховного понтифика, была не такой уж внезапной.

Кто-то смог таки сломать хрупкий баланс сил, дающий хоть какую-то надежду. И власть семьи Тайвишей разом обернулась расколотой твердыней, в чьи рухнувшие стены со всех сторон ломились враги.

От площади Белого мрамора он направился к себе домой. Ему нужно было собраться с мыслями и, возможно, попробовать поспать. Хотя сон в последние дни не так уж часто приходил по его зову. Отдых Великого логофета был краток, прерывист и почти не прибавлял ему новых сил. Скорее даже забирал, наполняя и так краткие обрывки забвения бесконечными кошмарами. Ведь все его сны были теперь об одном – о смерти Шето и о том, как Джаромо подводил своего друга.

Когда повозка остановилась возле ворот особняка, и Великий логофет вошел во внутренний сад, почти сразу, словно бы из воздуха, возник его старший раб Аях Митей.

– Изволит ли хозяин обедать? – буднично проговорил управитель.

– Завари мне кипрея с ягодами и медом и принеси каких-нибудь сладостей,– устало ответил сановник.

– Как пожелаете, хозяин. Куда велите всё это подать?

На улице вечерело, и дневная жара почти полностью спала. Наступал тот самый чудный час, когда солнце, продолжая светить и греть, больше не обжигало, а дарило мягкое тепло, позволяя прохладному ветерку приятно обдувать кожу. Быть может, хоть эта живящая свежесть после палящего дня принесет ему хоть немного покоя? Да, такое было возможным.

– Пусть всё подадут сюда. Я желаю скоротать остатки вечера в саду.

– Тогда я принесу вам ещё свечи с поступившими письмами.

Джаромо прошел по вымощенной оттесанными булыжниками дорожке до каменной беседки, где привычно занял место в высоком кресле за резным столом с ножками-ящерами. Почти сразу рабы принесли ему заваренный кипрей, финики, медовые лепешки с ягодами и печеные орехи в меду.

Великий логофет отпил горячего отвара и съел пару фиников.