Когда говорит кровь

В Западном Фальтасарге засуха бушевала меньше. Серьезного голода там не было – спасали ирригации, крепкие государства и возобновление поставки зерна из Тайлара. Даже несмотря на всё увеличивающиеся пошлины. Джаромо даже было подумал о новом запрете, совсем недолгим – на месяц или полтора, чтобы потом можно было взвинтить цены сразу раза в два, но решил, что пока стоит ограничиться лишь новым увеличением пошлин. Резкое сползание в голод могло столкнуть эти страны в анархию. А хаос всегда дурно сказывается на торговых делах.

Новости с северо-запада Калидорна, были примерно такими же, как и говорил Аях Митей: они не несли ни радостей, ни расстройств. Племена клавринов на побережье опять грызлись, что немного сильнее обычного, ну и набеги на торговые корабли происходили несколько чаще. Даже флотилии эурмиконцев, которые обычно были защищены формальными и неформальными договоренностям в купе с щедрыми откупными, то и дело подвергались нападениям варварских ладьей. Как и отдаленные поселения и гарнизоны этого торгового города. Он, впрочем, подобной дерзости не спускал, и, если верить доносчикам, готовил карательную экспедицию в земли наиболее неугомонных племен.

Дальше шли сообщения об обустройстве новой границы по Севегреи, перемещению в Хавенкор тагм, закладке крепостей, расширению дорог и организации колоний, но их Джаромо просмотрел лишь мельком. Всё, что можно было сделать для укрепления власти в новой провинции, они сделали ещё с Шето. Теперь их план просто воплощался в жизнь, следуя по проложенной колее.

Как и другой их замысел: организованный у стен Кадифа рынок рабов пользовался просто бешеной популярностью. Каждый день сотни и сотни захваченных на войне дикарей превращались в полные серебра сундуки, пополнявшие домашнюю казну рода Тайвишей. Взбудораженные слухами о новых щедрых контрактах с Эурмиконом и государствами Фальтасарга, благородные землевладельцы стремились как можно быстрее увеличить число принадлежавших им рабочих рук. Тем более что руки эти были как никогда дешевы.

От чтения этих строк Джаромо захотелось заскулить, словно брошенной всеми собаке. Все труды Шето по прекращению вражды вот-вот должны были дать свои всходы. Ещё немного и, как и планировал Первый старейшина, его род должен был стать источником богатства как для алатрейских, так и для алетолатских семей. Первые получили бы дешевых рабов и новые земли, а вторые торговые контракты. Ещё немного и Тайвиши научили бы строптивые и заносчивые благородные семьи богатеть не на вражде и пожирании своего же государства, а на взаимодействии и дополнении друг друга… Ещё совсем немного.

Но Шето был мертв, а первые робкие росточки мира, что только готовились подняться из кровавого болота тайларской политики, вот-вот будут затоптаны новым и, похоже, неизбежным раздором. О его неотвратимости говорили те самые письма со словами соболезнований, которые лежали внушительной горкой на серебряном подносе. Даже беглый просмотр фамилий показал, что писали их почти сплошь алетолатские семьи. И это было бы половиной беды, если бы среди подписанных алатреями писем львиная доля не носила откровенно издевательский или оскорбительный характер.

Больше всего отличился глава малозначительной семьи из Старого Тайлара, Келло Ногнориш. На большом и украшенном листе папируса, кроме его пышной подписи, с полным перечислением деяний предков, красовались всего два слова: «Моруф отвергни».

Великий логофет презрительно отодвинул от себя поднос и с силой сжал голову руками. Созидаемый им мир распадался. И он не знал, как удержать его целым.

Почти до самой ночи он так и сидел, то начиная, то отбрасывая письма, пока встревоженный Аях Митей не настоял, чтобы Джаромо перебрался в дом. Там он попробовал полежать в горячей ванне, заранее подготовленной для него прислугой, а потом лег в кровать, но столь нужные ответы или хотя бы блаженный покой упорно не желали приходить к Великому логофету. Стоило ему провалиться в краткое и тревожное забытье, как новая мысль выдёргивала его из сна, но выдёргивала лишь для того, чтобы тут же спутаться и потеряться.

До самого рассвета он дрейфовал между полу-бодростью и полу-сном, пока его размышления не начали принимать форму женщины. Немолодой, но все ещё красивой женщины, посреди уставленных блюдами столов и хмельного веселья.

Резко поднявшись с кровати, он взял со стола серебряный колокольчик. Стоило чистому и мелодичному звону разрезать утреннюю тишину, как в спальне Великого логофета открылись двери. Внутрь, чуть смущенно и нерешительно, вошел совсем юный раб, со светлыми волосами, собранными на затылке в пучок и смазливым лицом, больше подходящим девушке, нежели юноше.

– Ште желаш, хощяи?

Джаромо сморщился от столь грубого клавринского выговора. Мальчик или только начинал учить тайларен или же был совсем не прилежным учеником. И это смущало Великого логофета. Как и тот факт, что он точно видел этого слугу впервые. А Аях Митей никогда не ставил в дежурство у его спальни непроверенных людей.

– Как твое имя и давно ли ты в этом доме, мальчик?