Когда мечтатель проснулся, или Маленький император, с которым я рос

Узнав правду, он пришел ко мне домой: я ждал криков, крови и мордобоя. Местные не раз пугали меня его нравом, но он оказался человеком спокойным. Он попросил отдать ребенка ему. Я так и не понял этого человека, но его временное появление в моей жизни оставило неизгладимое впечатление.

– Отдай ее мне. Воспитаю как свою. Клянусь. Ритку любил как сумасшедший, когда она мне писать перестала, понял что-то не так, но не мог вырваться. Узнав по приезде все, не скрою, убить тебя хотел, доктор, но как услышал про ребенка, про Анютку все простил. Прошу, отдай ее мне.

Здоровяк долгие минуты повторял свои мольбы. Он мог силой забрать у меня ребенка, но умолял на коленях.

– Мы же с ней мечтала о дочурке. И что Анюткой ее назовем, в честь бабушки моей. Ритки нет, а Анютка есть. Значит, для меня еще ничего не потеряно.

К ребенку я уже привык, но отлично понимал, что не оставлю надолго ее у себя, думал даже скинуть заботы о ней на родителей – появление Толика стало для меня решением этой маленькой проблемы.

– Забирай.

Дойдя до дома соседки-няньки, попросил ее собрать вещи ребенка. Напоследок Анатолий сказал мне только: «Спасибо. Теперь мы в расчете». Возможно, хотел обидеть этими словами.

Мои вечера больше не обременяли плач и капризы ребенка. Чтобы успокоить ее, я включал пластинки – хиты прошлых лет и бессмертную классику. Мне нравилось то, как она молча слушала эти звуки, впитывая их. С недетским интересом она слушала звуки, которые я издавал, читая ей Бунина или Набокова.

В Пиях я очень часть вспоминал Дагестан, сравнивал быт, обычаи и людей. Дагестан и дагестанцев я знал не так хорошо, но что-то тянуло к ним. Горы, горы и только горы. Я хотел горы. К 40 годам во мне пробудилась неистовая любовь к своей малой родине, мне казалось, что там я найду то, что не смог найти ни в Москве, ни в Пиях, ни в рок-н-ролле.

Я знал, что дом моего прадеда в горах пустовал вот уже 30 лет. И решил поехать туда. Разумеется, все это дело я обговорил с Маленьким императором.

– Есть хорошее выражение, описывающее твое состояние сейчас, – говорил со мной во сне Маленький император.

– Какое же?

– Хорошо там, где нас нет. Пока ты себя не найдешь, будет казаться, что где-то еще лучше без тебя. Тебе бы сесть, прислушаться и понять, чего ты хочешь.

– Я ничего не ищу, и себя найти не спешу. Это просто путь ради пути.

– Интересное состояние.

Мои сборы в Дагестан прошли быстро. Взял я самое необходимое в надежде вернуться в Пии, но сам до конца не осознавал, насколько это возможно. Я не хотел думать, увижу ли я Митю когда-нибудь еще. С ним меня связывали самые самостоятельные поступки в моей жизни. Проводник моей свободы.

Я его звал с собой, но он не из тех, кто готов бросить все ради неизвестности. Вся моя дорога до Дагестана была наполнена переживаниями: как меня встретит эта земля, как я себя буду чувствовать себя спустя столько лет, как он поменялся.

Дагестан был уже не тот. Я его застал еще советским, строгим, замкнутым. Таким же, как и мой дед. Теперь же я увидел совершенно других людей – религиозных, традиционных, современных. 90-е и нулевые мы с семьей редко посещали республику, но по новостям сформировали картину происходящего тут. Было страшно. Я понимал, что от беспокойного прошлого этих лет мало чего осталось, но я не ожидал что все изменилось настолько.

Единственно, что никогда не поменяется в Дагестане, – это его горы. Как стояли веками, так и дальше простоят. Увидев дом моего прадеда, я немного удивился. Я ожидал увидеть такой же заброшенный как в Пиях дом, но увидел, что он ни разу не поменялся за эти 30 лет. Все это время за домом трепетно следили мой дядя и его сын Алимурад.

Типичная двухэтажная дагестанская сакля, где на сторону солнце повернулся застекленный балкон. В детстве мы с Алимурадом обожали играть в этой наполненной светом комнате, такая комната как правило была самой большой в доме, и основная жизнь дома кипела именно в этом месте.

Бабушка на этом балконе часто сушила на зиму травы, перцы, абрикосы и прочие сухофрукты. Мы с Алимурадом любили ей помогать очищать абрикосы и персики от косточек и аккуратно раскладывать на самодельных досках. И все это росло в собственном саду.

В этом доме все было также, как в мои 11 лет, не было только бабушкиного тепла и света. Удивительная женщина, которая могла внести свою атмосферу в любое место. Для меня дом был везде, где была она. А горном доме о ней говорила только фотография на стене. Она и мой суровый дед. Две параллельные энергии, которые благодаря каким-то силам объединились. Большинство браков тех времен, полагаю, были такими: отказать в выборе родителей ты не мог, да и развод порицался. И люди жили. Строили семьи, терпели, берегли институт семьи.

Здесь же, за пределами аула были могилы моих дедушки и бабушки. Я часто посещал их, приглашал местного муллу, чтобы прочитал им молитву. Несмотря на любовь и привязанность к бабушке, надолго оставался я у могилы деда. Возможно, потому что я недополучил от него любви, простых бесед и тепла.