Приехал в когда-то родной двор, где я играл с ребятами и с ужасом ожидал момента, когда отец позовет домой. Он всегда отчитывал меня, стоило чуть задержаться. Чаще всего я задерживался, играя с мальчишкой не с нашего двора, отец называл его выродком чужого сословия. Живя в коммунистической стране, где по идее все равны, те, кто каким-то образом были богаче, считали остальных наледью. Каждый раз было не по себе, когда отец оскорблял моего друга.
Однажды я сильно запозднился, играя с этим мальчиком, имя которого не могу вспомнить. Злой отец вышел из подъезда, схватил меня за руку и потащил домой, упрекая, что не слушаю, что он говорит и продолжаю возиться с этим выродком.
Сказал он это не во всеуслышание, но, я уверен, мальчик услышал слова отца. Больше к нам во двор играть мальчик не приходил. Ему и так тяжело давалась дружба с мелкими мажорами из элитного столичного многоэтажного дома. Мне было неловко смотреть, как он застенчиво пытался поделиться с ребятами своими игрушками. Они, в сравнении с нашими, казались слишком простыми. Никто не хотел играть с ним и вежливо, насколько позволяло воспитание, отказывали. Я же решил выделиться и сам попросил у него машинку взамен на свою. В его глазах я увидел шок, от которого он живо оклемался и передал мне игрушку. С того момента началась наша недолгая дружба. Ему было неловко и стыдно говорить о себе, своих родителях, даже о еде, которой питался, после моих рассказов о своей жизни.
Мне понадобилось время понять, что ему неловко говорить о некоторых вещах, решил обманывать его, повторяя за ним, говорил то же самое, что и он днем ранее: и моя мама приготовила сухую, но вкусную гречку, или же что она заштопала мои любимые брюки. Спустя какое-то время он понял, что я обманываю, и ему было неловко уже за мою ложь.
В последний вечер нашей детской дружбы я предал его своим молчанием, не защитил. Этим я пошел в свою мать. Понятия не имею, кем он был и откуда. Остается надеяться, что все у него хорошо. Простить отца за стыд, что я испытал перед этим мальчиком, я был не в силах. Это единственное, что я смог сделать для друга.
Унижавший меня и моих друзей человек умер, так и не сумев понять своего единственного ребенка. Этот человек долгие годы считал меня ужасным и безответственным отцом. Потому что я не давил на своего сына, как он на меня?
Моя бывшая супруга встретила меня холодно. Думал, что она вышла замуж и счастлива в браке, но вместо этого решила сохранить верность моим родителям, сомневаюсь, что она все еще любит и ждет меня. Мать меня крепко обняла и плакала больше часа. Видимо, после смерти отца она сумела вывести наружу те чувства и эмоции, что она таила долгие годы за послушанием мужу и его мечтой об идеальной жене.
– Милый мой, родной мой. Где же ты столько скитался? Почему не вспоминал о нас? – плакала мама, не выпуская меня из объятий. Я же смиренно слушал ее.
Странный упрек от человека, который когда-то сам меня отпустил, даже не попытавшись понять. Будучи той, которая меня родила, моя мама должна была отбивать у всех мою заветную свободу. Но каждый раз я натыкался на ее холодное безразличие и чувство вины в глазах.
Повзрослев, я простил ее трусость, которая оказалась сильнее материнского долга. После побега я редко, но переписывался с ней. Первое письмо отправил, когда еще жил в Пиях, ответила она спустя почти три месяца.
Я рассказал матери о каждой важной детали моей свободной жизни. Она обрадовалась, когда узнала о своей внучке, хотя я ожидал другой реакции. Все гости знавшие и не знавшие меня держались холодно со мной. Со мной, с единственным сыном покойного.
Такое отношение от общества я получил взамен на свою свободу. Мне бы игнорировать его, но что-то внутри кололо от досады. Вечером того же дня из Франции прилетел мой сын. К тому времени дома остались только мы: я, мама и ее сноха. Кирилл сначала не узнал меня, обняв своих любимых женщин, но после, не сказав мне ни слова, сообщил матери, что останется у своих друзей, пока я не уеду из этого дома. Я здесь был чужой.
Жестокая реальность. И дело не только в моем побеге. Они всегда были такими, отчасти я сбежал и от этого тоже. Конфликт недопонимания зрел с каждым годом моей совместной жизни с этими людьми.
Похоронив отца, попрощавшись там же на кладбище со всеми я уехал обратно в свою обитель, где мне точно были рады. Чувствовал ли я вину перед отцом? Вряд ли. Но не переставал думать о нем всю обратную дорогу. Уснув за этими мыслями в поезде, я увидел во сне Маленького императора. Такого же мудрого, как и раньше, с таким же детским лицом.
– У тебя есть отец? Ты его любишь? – спросил я его.
– Да, был. Его убили, когда мне было пять лет. Тогда меня и начали готовить на место императора
– А кто его убил?
– Это был заговор, хотели устроить переворот, но его быстро подавили.
– Ты помнишь что-нибудь о своем отце?