Когда мечтатель проснулся, или Маленький император, с которым я рос

Мне нравилась моя жизнь в горном ауле. Тихая, неприметная, это было то, что я искал в девстве в папиной библиотеке – отрешённость от мира. Спустя полгода о моей жизни в Дагестане узнал отец, хотя я просил Алимурада никому не сообщать. Отец посчитал меня недостойным памяти предков и попросил покинуть этот дом немедленно. Сделал он это через того же Алимурада. Он был единственным с кем я держал связь из родни. Остальные от меня отвернулись. И я всецело принимал их позицию.

После изгнания, я отправился обратно в Пии, но уже точно понимал, что не хочу там оставаться. Мой привал продлился почти два года. Та же работа, те же пациенты, та же изба, тот же Митя и тот же я.

Все это время я жил как на иголках, в ожидании отъезда неизвестно куда: опьяняющее и странное ощущение. Но решительность я нашел только после встречи с Анатолием и его дочерью. Они прибыли к родным в деревню спустя четыре года. Анютка была больше похожа на мою любимую бабушку, в этой малышке были тот же свет и тепло, что дарила моя бабушка.

Волосы у нее были русые, голубые глаза, но при такой типичной русской внешности было в ней и что-то от горянки. Осанка, огонь жизни в глазах. Абсолютно нетипичный ребенок. Такого чуда я не видел ни в горах Дагестана, ни в Москве. Я к ней не подходил, просто увидел ее играющей с местными ребятишками. В ее детской шалости, улыбке, мимике, была такая легкость, которой не было ни во мне, ни в Рите, этого состояния я не увидел даже в своем сыне. В ней была та легкость, которая была мне необходима, то, что я не мог получить на протяжении 40 лет.

Увидев ее такую счастливую и залюбленную я успокоился, хотя и не переживал по поводу ее будущего, когда отдавал ее Анатолию. Я знал, что он будет любить и хорошо воспитает ребенка.

В Пиях это счастливое семейство пробыло чуть больше недели. После их отъезда я уже был полон решимости уехать далеко, на край света. Такой же решимости был полон Митя.

Глава III

Мы с Митей решили поехать на остров Кунашир. Там жил дальний дядька Мити. После его смерти скромная рыбацкая хижина досталась племяннику. Митя поначалу отказывался от этого добра, не знал, что делать с наследством. После моих долгих уговоров он сдался и поехал осмотреть новые владения.

Спустя две недели на острове он вернулся одухотворенный бытом и жизнью местных, но больше всего ему понравился океан, на который смотрят окна его нового дома. Я поверил ему, и мы решили оставить свою жизнь здесь и переехать в абсолютно другой мир. Я знал, что Кунашир соседствует с Японией, но не предавал этому особого значения. На острове жили и работали русские и японцы.

На Кунашире я продолжил работать медиком, к моей радости, медики здесь были на вес золота и платили им неплохо. А Митя стал рыбаком: он умел рыбачить, но раньше делал это ради развлечения. Став профессиональным рыбаком, он вставал в 4 утра и шел за новым уловом на продажу. Главными покупателями свежей рыбы были японцы.

Добирались до острова через Сахалин на судне первого ледового класса. Погода была непредсказуемая, потому все пассажиры ожидали в здании морвокзала. Здание выглядело как обычное административное сооружение в России. Стенды, на которых висит вся необходимая информация, прописанная мелким шрифтом, окошки регистрации, старые часы, неудобные металлические скамьи и посреди этого стандартного набора госучереждения висела, совершенно не вписываясь, картина Айвазовского «Среди волн».

Каюта теплохода, на котором нам предстояло добираться до Кунашира ничем не отличалась от комнаты в приличной советской гостинице. Строгая кровать, красные ковры, выпуклый телевизор на деревянной подставке и хамоватый персонал. Пока будут жить такие люди, капитализм в нашей стране не победит.

Колорита этой картине добавляла кают-компания: стандартная столовка, где звенят ложки, разбиваются тарелки и стоит запах то ли гречки, то ли пюре или того лучше – компота.

В открытом океане мы провели сутки, и все это время наше маленькое судно будто пыталось пересечь невозможно-бесконечное пространство. Сначала от этой мысли меня одолевал страх, отсутствие хоть маленького клочка земли вокруг пугало, оказалось, и к такому человек может привыкнуть. Мозг в настолько открытом пространстве и полной тишине работает по-другому. Вспоминал яркие события моей скучной жизни. Воздух здесь совершенно другой. Эта разница ощущалась еще с момента моей посадки в Южно-Сахалинск: островной воздух – много соли с привкусом водорослей.

На третьи сутки нашего морского путешествия наконец вдалеке показались сопки: сначала темные-темные, но по мере нашего приближения к ним они становились зеленее. И настолько плотно, что казалось будто это огромный мох покрыл эти сопки, а на их вершинах засели тучные облака.

Новость о смерти отца дошла до меня на второй год жизни на Кунашире, сердечный приступ. Ни я, ни мама не были близки с отцом, но я все-таки захотел поехать в когда-то мой дом, к когда-то моей семье, которая уже не ждет меня.