Когда миллиона мало

С колодой карт управлялась лихо, по столу раскидывала – словно по линеечке, выигрыши-проигрыши рассчитывала мгновенно. Но вид – словно вот-вот упадет. И глаза блестящие. Унюхать через стол, в табачном дыму, непросто, но ему показалось: крупье не просто приняла на грудь, а реально пьяна. Стакан крепкого спиртного, это как минимум.

И лицо знакомое. Ну, прямо очень.

Не из его ли девочек? Не одна ли из тех, кого отправил, за лучшей долей, на чужбину?

Но у Мирона всегда была плохая зрительная память. К тому же горничным потенциальным он краситься запрещал, тех, кто пытался, – лично водил умываться. А эта оштукатурена – родная мать не узнает. Тенями измазана так, что даже не видно, какого цвета глаза. Вроде чем-то Богдану напомнила. Но та – тростиночка изящная. Голосок-колокольчик. Кожа нежная, бархатная. А эта – пышнотелая, нахрапистая, пьяная бабища. И на бейдже имя – «Анжелика».

Все-таки спросил:

– Мы с вами не знакомы?

Она икнула, но не смутилась ни капли и весело произнесла:

– Скузи.

Синьор Баллини жарко зашептал Мирону в ухо:

– Ты можешь устроить, чтобы она со мной пошла?

Девица усмехнулась. И обратилась – по-русски – к Мирону:

– Передай ему, что за такое увольняют. Даже в дикой России.

– Откуда вы знаете итальянский?

Она печально усмехнулась:

– Забыл, как Высоцкого для тебя пела?

– Бог мой. Все-таки это ты!

Но крупье, почти грубо, перебила:

– Делайте ваши ставки.

* * *

Богдана даже подумать не могла, что с ней расправятся настолько быстро, безжалостно и умело.

Именинный торт не попробовала – прямо в ресторане подхватили под руки, потащили в госпиталь, взяли кровь на анализ.

Она пыталась возмущаться, но внезапно накатившее опьянение не проходило. Земля качалась, язык не слушался.

Домой из больницы не отпустили – перевезли в комиссариат, сунули в одиночную камеру. Там Богдану сразу сморило жарким, кошмарным сном.

Наутро голова трещала безбожно. Во рту сухо, тошнит. Бывало и раньше, что выпивала лишку, но никогда еще такого ужасного похмелья не случалось. И тем более подобное не могло произойти от трех – за целый день – порций слабого алкоголя.

«Что-то подсыпали мне. Надо независимую экспертизу требовать».

Но какая там экспертиза – даже адвоката не дали. Сразу повезли в суд.

Зачитали обвинение:

– Ненадлежащее исполнение родительских обязанностей. Оставление несовершеннолетней дочери в опасности.

Еще и хулиганство в общественном месте приплели.

Богдана отчаянно оправдывалась:

– Я выпила только два бокала вина! Мне что-то подсыпали!

Судья брезгливо морщился:

– Вы хотите сказать, две бутылки? Две бутылки водки? У меня результаты ваших анализов – почти два промилле, для европейца – смертельная доза.

– Я не пью водку! Вообще не пью!

Но трудно спорить с документом из госпиталя – все чин чином, с подписями врачей, с печатями.

Еще и соседей привели на ее костях поплясать. Те дружно стали докладывать: синьора Богдана часто выходила во двор подшофе. Кричала на мужа. Выносила на помойку многочисленные пустые бутылки.

Марио и Пирина на суде не присутствовали. Зато подлец и предатель Игнацио с удовольствием расписал, как жена почти каждый вечер напивалась, вела себя агрессивно, за дочерью не следила.

– Поэтому я и из дома ушел.

– Ты же к любовнице переехал! – взвилась Богдана.

Игнацио (явно наученный адвокатами) доверительно произнес:

– У нее это мания, с тех пор как злоупотреблять стала. Следила даже за мной, уличить пыталась!

– Нужен ты мне: еще следить!

Он театрально поник:

– Да, я ей не нужен. С тех пор как вид на жительство получила, постоянно мне это говорит.

Привели на слушание и Сильву. Девочка смотрела на мать с жалостью, но судья строго велел говорить только правду. И девочка пробормотала:

– Я просила мамочку много не пить. И она меня послушалась. Только на день рожденья сорвалась. Давайте простим ее!

– Сильва, я не срывалась! Мне что-то подмешали! Это сделал твой отец!

Малышка втянула голову в плечи, а судья стукнул молоточком и вынес вердикт: в родительских правах ограничить. Вида на жительство лишить. Выслать из Италии – в двадцать четыре часа. И запретить въезд в страны Евросоюза – на десять лет.

Богдана взвыла:

– Вы не имеете права!

Но ее больше никто не слушал. С дочкой попрощаться не позволили. Даже зайти домой не дали – прямо из зала суда повезли в аэропорт.

До стойки регистрации вели, в плотном кольце, две дамы из опеки и двое карабинеров. Спасибо, хоть наручники не надели.

Но едва убедились, что вошла в самолет, – отвалили. Там уже не их территория. Богдана отчаянно разрыдалась, а стюардессы дружно кинулись утешать. Вода, валидол, бокал шампанского – от спиртного мигом развезло, стало себя еще жальче. Ее начало трясти, экипаж перепугался, хотел звать врача, но она кричала: «Нет! Нет! Скорей домой!»

Приняли решение взлетать. Расстроенную пассажирку пересадили, чтобы не травмировать прочих пассажиров, в абсолютно пустой бизнес-класс. Самая жалостливая, немолодая уже стюардесса сидела перед ней на корточках и повторяла:

– Чем я могу помочь?