Когда мы верили в русалок

– Ты как? – наконец спросила она.

– Мне так горько, – покачала я головой, борясь со слезами.

Она взяла меня за руку.

– Знаю, милая. Мне тоже. Тебе еще рано иметь детей, но однажды они у тебя будут, а я, счастливая бабушка, буду их страшно баловать.

Пульсирующая боль в груди распространялась по телу, нестерпимо сдавливая горло.

– Но ведь этот…

– Знаю, милая. Но тебе только-только пятнадцать исполнилось.

И в этот момент затрясло. В принципе, для нас это не было незнакомое явление, но тогда прямо слышно было, как подземная волна с гулом катится к нам. При первом толчке здание задребезжало, закачалось, столовые приборы, стеклянная посуда и выпечка полетели с прилавка на пол. Почти в ту же секунду витринное стекло затрещало и рассыпалось на осколки. Мама схватила меня за руку, рывком подняла со стула и потащила к выходу. Начал рушиться потолок. Мне на голову свалился большой обломок. Я упала. Руку мамы вырвало из моей ладони. Я завопила, призывая ее. Казалось, я теряю сознание, сердце перестает биться.

Мама склонилась надо мной, перекинула мою руку себе на шею.

– Держись!

Она помогла мне подняться на ноги, и мы вместе заковыляли на улицу. Но и там было столпотворение. Люди кричали, вокруг все падало, ломалось, слышались стоны.

В глаз мне заливалась кровь. Я прижала ладонь к пульсирующей ране на голове. Порез был большой, и очень скоро кровь струилась по моей руке. Мама крепко обнимала меня, пока земля дыбилась и сотрясалась, разрушая все, что на ней стояло. Толчок был сильный, сопровождался грохотом. Я пыталась не впасть в бесчувствие. Казалось, этот кошмар никогда не кончится, хотя потом сказали, что землетрясение длилось всего пятнадцать секунд.

Когда земля наконец успокоилась, мама разжала объятия и огляделась.

– Боже всемогущий, – охнула она. И я тоже увидела.

Воздух потемнел от стоявшей столбом пыли и летавшего мусора – как после взрыва бомбы. Фасады домов превратились в груды кирпичей на тротуарах. Одно здание вообще схлопнулось, как карточный домик. Люди плакали, кто-то причитал. Я увидела мужчину в коконе пыли, словно на него надели мешок муки. Сирены заходились воем. Пахло газом.

Голова моя раскалывалась от боли и шума, с локтя на землю стекала кровь. Какая-то женщина подскочила ко мне, на ходу стянув с себя свитер.

– Сядь, пока в обморок не грохнулась, – велела она, прижимая свитер к ране на моей голове. – Мамочка, вам тоже нужно присесть.

– Боже мой! – вскричала мама и залилась слезами. Она хотела обнять меня, но ее била сильная дрожь, что напомнило мне про землетрясение, и я со стоном шарахнулась от нее. Она села рядом.

– Тебе нужно в больницу.

– Кит нужно позвонить! – опомнилась я. Если здесь так ужасно, что же произошло с «Эдемом»? Легкие от паники сжались – не продохнуть. Я схватила маму за запястье. – Кит!

– Я позвоню, позвоню. – Мама встала, осмотрелась, обратила на меня взгляд. – Ты заливаешься кровью. Я не хочу оставлять тебя.

Женщина отняла от моей головы свитер.

– На рану придется накладывать швы. Идти можешь?

Я попыталась встать, но тут снова гул, очередной толчок. Я не устояла на ногах. Кто-то опять прерывисто заголосил. Мама упала на четвереньки.

– Больница слишком далеко. Нужно вызвать скорую.

– В радиусе ста миль не найти ни одной свободной скорой.

– Давайте останемся здесь. Медики вот-вот сюда подъедут.

Женщина, что помогала нам, по-видимому, привыкла решать проблемы. Раздумывая, она посмотрела вокруг, потом опустилась на землю возле меня.

– Вы правы.

В моей голове опять зашумело.

– Кит, папа! Нужно им позвонить!

– Да. Правильно. Надо позвонить домой, – сказала мама. – Пойду поищу телефон.

Я кивнула. Меня тошнило, голова кружилась, сил хватало лишь на то, чтобы сидеть, привалившись к цветочному ящику, и покачиваться из стороны в сторону. Я была заляпана кровью, внутренности спазматически сжимались в ритме колебаний земли или, может быть, океана.

Вернулась мама. Бледная, как полотно.

– Никто не отвечает, – сообщила она.

Оставалось только ждать. И мы ждали. Мимо брели какие-то люди. Кто-то пытался проехать на машинах по развороченным улицам, по которым ехать было невозможно, потому что на дорогах волнами громоздились глыбы разломанного асфальта. Маленькие дети визжали во все горло. В нос бил запах дыма, от которого темнота становилась еще чернее. Наконец вой сирен возвестил о прибытии полицейских и медиков; они принялись осматривать раненых, которые валялись всюду, словно мусор.

Мы сидели прислонившись друг к другу. Я все думала, как же мы будем добираться домой.

Прошло несколько часов прежде, чем мне наконец-то обработали и зашили кровоточащую рану. К тому времени я уже осоловела от боли и ужаса и по сей день толком не помню, как мы добрались до «Эдема». Совершенно незнакомый человек подвез нас на джипе. Наш добрый самаритянин.

Свет не горел. На том месте, где стояли дом и ресторан, зияли чернота и пустота. После пережитых за день треволнений я никак не могла сообразить, что видят мои глаза.

А потом поняла. Сердце в груди заходило ходуном, дробясь на тысячи осколков. Я выскочила из машины и закричала что было мочи:

– Кит!