Когда мы верили в русалок

– Эй, эй. – Дилан придвинулся ко мне, затянулся сигаретой и жестом предложил, чтобы я села ближе. – Вдыхай, как я начну выдыхать.

Я наклонилась к нему, вдыхая его дым. Стенки горла обожгла едкость.

– Вот и хорошо, – произнес он, рассеивая остальной дым у моего лица. – Задержи в себе, сколько сможешь.

И мои легкие мгновенно раскрылись. Эффект был как от алкоголя, что я украдкой отпивала из бокалов, стоявших на столиках или среди грязной посуды, которую собирались засунуть в посудомойку. А иногда кто-нибудь из гостей специально давал мне попробовать свой мартини – просто чтобы позабавиться.

Я выпустила дым.

– Лучше?

– Да. Давай еще.

Дилан колебался, но я смотрела на него непреклонно, как я это умею, и он, улыбаясь мне, затянулся сигаретой, сделал по-настоящему большую затяжку. Я приготовилась ловить дым, и, может быть, потому что я уже начинала пьянеть, мне казалось, что это действо длится тысячу лет. Я смотрела на его сомкнутые губы, отмечая, что рот у него розовый и пухлый, и что на подбородке у него отрастает борода. Дым струйкой вился изо рта Дилана, а я вдыхала, вдыхала и вдыхала его, заглатывая в себя все глубже, глубже и глубже, а потом, задерживая дыхание, повалилась на бок. Наконец, почувствовав, что больше не вытерплю ни секунды, я с шумом выдохнула.

– Молодчина, – с одобрением в голосе тихо произнес Дилан.

Держась за живот, я перевернулась на спину. Звезды на небе теперь сияли в двадцать раз ярче. Дилан вытянулся на одеяле рядом со мной, и мы просто лежали бок о бок и смотрели на небо. Долго-долго. А ветер нас обдувал.

– Ты меня обкурил, и я теперь тащусь.

– У тебя была паническая атака, – ласково промолвил он. – Считай, что ты приняла лекарство.

Я хихикнула.

– Я не шучу. – Но он тоже рассмеялся, потом сказал: – Теперь у тебя есть причина меня заложить, так что можешь мне довериться.

Я повернула голову и уперлась взглядом в его глаза – светлые и яркие, как луна. У людей таких глаз не бывает.

– У тебя русалочьи глаза.

– Жаль, что я не водяной. Это было бы круто. – Он снова обратил лицо к небу, а я пальцем очертила в воздухе его профиль.

– Но ты, возможно, страдал бы от одиночества.

– Может быть. – Он ждал и ждал, когда я открою свой секрет, и наконец спросил: – Не хочешь рассказывать, да?

Я потрогала каждый из трех шрамов на его руке – все три от ожогов.

– Кто-то тушил о тебя сигарету?

– Сигару, – ответил он. – Давай так: ты молчи, а я сам расскажу, что с тобой было?

– Ну что ты все допытываешься? Это было ужасно, но было и прошло. Со мной все в порядке.

– Нет, не в порядке. – Он смахнул волосы с моего лба. – Ты все время грустишь и делаешь то, что в твоем возрасте недопустимо.

– Я не понимаю, о чем ты.

– Знаю. Но, поверь, тебе станет легче, если ты кому-нибудь расскажешь об этом.

– Кому-нибудь? Психологу, что ли? – На моем лице отражается ужас.

– Да хотя бы мне.

Но я не могла. Знала, что он выдаст меня. Кроме меня самой, никто не смог бы сохранить в тайне столь страшный секрет.

* * *

Это воспоминание будоражит сердце, когда я произвожу инвентаризацию предметов посуды в большой буфетной Сапфирового Дома. Внезапно меня охватывает неизбывная тоска по Дилану, и это так больно, будто в душе кровоточит открытая рана. Я опускаюсь на холодный линолеум, обхватываю колени руками, и из глаз моих текут слезы.

Сейчас, думая о той девочке, какой я была, о девочке, едва вступившей в пору полового созревания, о девочке, которую мучили приступы страха, и она, чтобы подавить их, курила марихуану, опять прихожу в недоумение и возмущаюсь: какого черта? Почему он ничего не сказал моим родителям, даже если бы я разозлилась на него?

Но я также любила его, очень, очень сильно. А он аргументировал бы тем, что дал мне слово. Сам израненный, он по-своему пытался защитить меня.

Дилан, Дилан, Дилан. Пропащий, заблудший, непутевый. Все три женщины Бьянки пытались спасти его. Но ни одной не удалось.

А я так и вовсе его погубила. Дилан погиб по моей вине.

Глава 19

Кит

На следующее утро, часам к десяти, циклон движется дальше, оставив после себя высокую влажность. Выходит яркое солнце. Хавьер надолго не задерживается.

– У меня интервью, – сообщает он. Я все еще распростерта в постели. Он наклоняется и целует меня. – Ты вечером свободна?

На его волосы падает солнечный свет, и я впервые замечаю, что они у него не черные, а имеют очень теплый каштановый оттенок. Я провожу по ним ладонью, убеждая себя, что должна сказать «нет», но мне не хватает силы воли.

В любом случае, одна из особенностей страстного курортного романа – это фактор погружения.

– Нужно проверить свой календарь, – шучу я, – но, вроде бы, я должна быть здесь.

– Отлично. Мне посоветовали один израильский ресторан, он тут неподалеку. Не хочешь попробовать?

– Хочу.

Хавьер выпрямляется, заправляя рубашку.

– Чем займешься сегодня? Опять серфингом?

– У меня есть несколько идей, как найти сестру. Хочу их проверить.

Он застегивает пуговицы на рубашке, а я пытаюсь вспомнить, был ли у меня когда-нибудь мужчина, который носил отглаженные строгие сорочки с длинным рукавом.

– Ты уверена, что хочешь ее найти?