Когда Ницше плакал

«Не на поверхности. Это снаружи я произвожу впечатление человека, довольного своей жизнью. Но внутри, под внешним лоском, правит отчаяние. Вы спрашиваете, какое отчаяние. Скажем так, мой разум не принадлежит мне, в меня вторгаются, мной овладевают чужеродные грязные мысли. В результате я начинаю презирать себя, я сомневаюсь в своей честности. Да, я забочусь о своих жене и детях, но я не люблю их. На самом деле мне обидно, что они поработили меня. Мне не хватает мужества: мужества изменить мою жизнь или продолжать жить таким образом. Я уже не знаю, зачем я живу, в чем смысл всего этого. Я постоянно думаю о том, что я старею. Каждый день приближает меня к смерти, это приводит меня в ужас. Но при этом иногда я подумываю о суициде».

В воскресенье Брейер несколько раз отрепетировал этот ответ. Но сегодня он стал – каким-то странным образом, при всей двойственности его плана – искренним. Брейер знал, что лгать он не умеет. Хотя он должен был постараться не выдать грандиозную ложь – что все его предложение было всего лишь способом вовлечь Ницше в терапевтический процесс, – он принял решение говорить только правду обо всем остальном. То есть в своей речи он рассказал всю правду о себе, только в слегка преувеличенной форме. Он также постарался выбрать те проблемы, что наиболее близко перекликаются с тем проблемами Ницше, которые мучают его и о которых он не сказал ни слова.

На этот раз Ницше действительно растерялся. Он потряс головой, у него явно не было ни малейшего желания принимать участие в осуществлении этого плана. Но ему никак не удавалось сформулировать рациональное возражение.

«Нет, нет, доктор Брейер, это невозможно. Я не могу сделать это, у меня нет никакой подготовки. Подумайте, чем вы рискуете, – может получиться так, что все станет только хуже».

«Но, профессор, о подготовке здесь речи не идет. А кто подготовлен? К кому я могу обратиться? К терапевту? Такого рода лечение не относится к медицинским дисциплинам. К религиозному проповеднику? Стоит ли мне бросаться в эти религиозные сказки? Я, как и вы, уже разучился делать такие вещи. Вы всю свою жизнь размышляете над теми самыми проблемами, которые разрушают мою жизнь. К кому, кроме вас, я могу обратиться?»

«Сомнения относительно себя, жены, детей – что я об этом знаю?»

Брейер отозвался сразу же: «А старение, смерть, свобода, суицид, поиск цели – вы знаете об этом больше, чем кто бы то ни был! Разве не этим занимается ваша философия? Разве ваши книги не являются самыми настоящими трактатами об отчаянии?»

«Я не умею лечить отчаяние, доктор Брейер. Я изучаю его. Отчаяние – это та цена, которую человек должен заплатить за самопознание. Загляните в самую глубь жизни – и вы увидите там отчаяние».

«Я знаю, профессор Ницше, и я не жду от вас излечения, хватит и облегчения. Я хочу получить ваш совет. Я хочу, чтобы вы показали мне, как можно выносить жизнь, полную отчаяния».

«Но я не знаю, как рассказать вам об этом. И я не знаю, что посоветовать одному человеку. Я пишу для человечества, для рода человеческого».

«Но, профессор Ницше, вы же верите в научный метод. Если род, или колония, или стадо поражены неким недугом, ученый начинает с того, что изолирует и изучает единственную особь, после чего обобщает полученные данные применительно ко всему поголовью. Я провел три года, анатомируя крошечную систему внутреннего уха голубя, чтобы понять, как голуби удерживают равновесие! Я не мог работать со всеми голубями. Мне приходилось работать с единичными экземплярами. Только потом у меня появилась возможность обобщить мои открытия для всех голубей, затем для птиц и млекопитающих, в том числе и человека. Вот как это делается. Вы не можете поставить эксперимент на всем человечестве».

Брейер замолчал, ожидая возражений Ницше. Их не последовало. Он был погружен в раздумья.

Брейер продолжал: «На днях вы говорили о том, что по Европе бродит призрак нигилизма. Вы утверждали, что Дарвин превратил бога в атавизм, что мы убили Бога точно так же, как сами и создали его когда-то. И что мы уже не мыслим жизни без наших религиозных мифологий. Теперь я знаю, что говорили вы не совсем об этом – поправьте меня, если я ошибаюсь, – но мне кажется, что вы видите свою миссию в демонстрации того, что на основе этого неверия можно создать кодекс поведения человека, новую мораль, новое просвещение, которые придут на смену рожденным из предрассудков и страсти ко всему сверхъестественному». Он замолчал.

Ницше кивнул, предлагая ему продолжать.

«Вы можете не согласиться с терминологией, но мне кажется, что ваша миссия заключается в спасении человечества от нигилизма и от иллюзий».

Еще один едва заметный кивок Ницше.

«Так спасите меня! Поставьте эксперимент на мне! Я – прекрасный экземпляр. Я убил бога. Я не верю ни во что сверхъестественное, я тону в нигилизме. Я не знаю, зачем я живу! Я не знаю, как жить!»

Нет ответа.