Когда осыпается яблонев цвет

– Так вы согласны поучаствовать в эксперименте? – У директора не было времени на дальнейшие разглагольствования.

«А есть возможность отказаться?»

– Давайте попробуем.

– Прекрасно. Значит, договорились. А теперь, дорогая, сделай мне масочку.

«Все, официоз закончен. Переходим к панибратству. Разумеется, к одностороннему».

– Хладоээффект? Расслабляющую? Тонизирующую?

– На твой выбор. И легкий массажик, ладно?

– Как скажете. Только через час у меня запись.

– Конечно, Марта. Клиенты для нас святое. Так что постарайся в час и уложиться.

Марта старалась. Умелые пальцы работали четко и быстро. Данилевич прикрыла глаза и дремала под ненавязчивые мелодии радио. Разговоров больше не заводила, и хотя бы за это косметолог испытывала к ней нечто вроде благодарности. Можно было не думать, чем занять и как развлечь, а сдаться в плен собственным мыслям.

«Так, значит, ботильоны, плита, какие-нибудь мелкие приятности в виде новых полотенец или прихваток (странное пристрастие для человека, обходящего кухню стороной). Да, еще ведь у Натки юбилей. Конечно, она машет руками и твердит, что сорок лет не отмечают, но, во-первых, это все предрассудки, во-вторых, отмечает не отмечает, а подарок купить надо. И не абы какой, а хороший. Все-таки лучшая подруга. Да какое там «лучшая» – единственная».

Натка. Она появилась в третьем классе. Впорхнула к ним из какой-то африканской страны, в которой жила два года с родителями. Натка казалась небожителем (папа – дипломат, мама – переводчик) не только детдомовским, но и всем остальным одноклассникам. Впрочем, детдомовских в школе было мало. В классе Марты – никого, кроме нее. Основная часть воспитанников казенного учреждения посещала обычную школу, которую отделял от детского дома общий забор. Марта же вместе с некоторыми счастливчиками ходила через дорогу во французскую. Была такая государственная программа по выявлению талантов и предоставлению им путевки в жизнь, чтобы не было разговоров о том, как все ужасно и предопределено для несчастных брошенных детей в СССР. Страна заботится о своем будущем и жаждет сделать это будущее особенно прекрасным. Но, как водится, не для всех, а для избранных. А избранных раз-два и обчелся. Избранность Марты заключалась в умении петь, но музыкальная школа для детдомовки – это уж, извините, слишком. Если так шиковать, то средств не напасешься. Ходят все избранные во французскую школу, и ее туда же. Может, чем и поможет такая учеба. Директор детского дома так и сказала тогда:

– Не знаю, зачем тебя ко мне перевели? Пела бы в своем Подмосковье, может, чего и вышло бы… Ладно, попробую для тебя место у французов выхлопотать. Уж очень ты красиво их песни поешь. А там посмотрим. Все-таки у них там хор, преподаватель, говорят, по музыке хороший. Может, и подсобит чем-нибудь. Так что учи, Марта, французский. Красивый язык, может, когда-нибудь и сгодится.

Если Марте французский мог «сгодиться» только когда-нибудь и, скорее всего, исключительно в музыкальных целях, то Наткино «когда-нибудь» имело весьма реальные перспективы. Ее папа ждал нового назначения. И не куда-нибудь, а в Париж. Ждать, как водится, надо было долго – года два-три. Пока суд да дело, родители Наты решили наступить на горло собственной песне и вместо английской спецшколы, в которой училось большинство детей их элитного дома сталинской постройки, отправили дочь во французскую. Конечно, контингент там оставлял желать лучшего, но язык дочке необходим. В Париже она окажется классе в пятом, а то и в шестом, и не хотелось бы, чтобы чувствовала себя некомфортно среди сверстников, бойко лопочущих по-французски. Можно было бы взять преподавателя, но тогда пришлось бы нанимать сразу двух: догонять одноклассников в английском (в спецшколе его изучали со второго класса) и самостоятельно корпеть над французским. Жалко ребенка. У Таточки же еще гимнастика и рисование. Плохо, что ничего не вышло с музыкой. Но здесь вердикт профессионалов был однозначен: ни голоса, ни слуха. Хотите мучить ребенка – ради бога, но зачем? Помучить, правда, попробовали, но Таточка выдержала пару занятий, а потом устроила такой грандиозный скандал, что родители единогласно решили: гимнастики, рисования и французского будет пока вполне достаточно.

Так что Натка Африканка (прозвище прилипло к ней в первый день, да так и приклеилось до окончания школы, хотя более нелепую кличку для худенькой, белокожей и белокурой девчонки придумать было сложно) явилась в Мартин класс неким небожителем в красных лаковых сапожках, форменном фартуке, сшитом на заказ, с импортным рюкзачком и резной заколкой в волосах. Мальчишки, конечно, влюбились повально. Даже Васька Потапов, что неровно дышал в сторону Марты, переметнулся на сторону. Этому Марта была только рада. Саму ее слегка подташнивало от Потапова после памятной истории со жвачкой, и она почему-то почувствовала себя отмщенной, когда Васька вытащил драгоценный кубик клубничного «Бабл Гама» и протянул новенькой на потной, дрожащей ладошке:

– Угощайся.