Когда погаснет лампада

Профессор подробно рассказывает о том, как ему удалось обнаружить ошибку в общепринятой математической формуле. Но в это время на тропинке показываются две девичьи фигуры, и сердце Вениамина начинает биться быстрее. На головах у девушек венки из ромашек, в руках — круглые корзинки. Вот они останавливаются, окутанные светом и тенью. Вениамин знаком с обеими. Одна — Клава Боброва, соседка Эйдельманов; она уже замужем и даже успела родить. Вторая… — вот она приближается легкой походкой, высокая, стройная, с узкими лодыжками, гибким станом и прекрасными глазами.

Девушка протягивает Вениамину маленькую ладонь с длинными пальцами: как дела? Ромашковый венок на волосах оттеняет ее загорелое лицо, делает его еще более открытым и дружелюбным.

— Клара, Лида вернулась! — кричит профессор своей дремлющей в гамаке жене. — Ну, Лидочка, какова сегодня добыча?

Дочь показывает отцу корзинку — она полна темно-синей черники и душистой земляники. Сегодня повезло: набрели на полянку, которой еще не касалась рука сборщиков ягод. Кустики черники были черны от ягод — с каждого полная горсть! На веранду нетвердой походкой входит Клара Ильинична; на ее шее — шерстяной платок. Клара Ильинична всегда кутает шею в платок, чтобы скрыть резко увеличенный зоб, следствие базедовой болезни. По той же причине и глаза у нее сильно навыкате.

Но голос женщины звучит приветливо и свежо, несмотря на болезненный вид:

— Ну, Лидочка, хороша была прогулка?

Все смотрят только на девушку. Родители слушают и радуются — Лида непререкаемая повелительница и законодательница в семье Эйдельманов. А теперь она еще и объект поклонения для Вениамина. Как подходит этот венок к тонким чертам ее лица!

— К обеду! — возглашает Степан Борисович, и Вера начинает накрывать на стол.

Рябая деревенская деваха, она прислуживает Эйдельманам вот уже несколько лет. Хозяйка больна, и Вера тащит на себе всю домашнюю работу: ходит на рынок, по магазинам, готовит еду, стирает и убирает в комнатах.

Острый запах жаркого разносится в воздухе. На столе белая скатерть, а на ней — посуда с едой, столовые приборы, соль, горчица и нарезанный ломтями хлеб. Рядом с верандой укреплен на дереве умывальник, и все по очереди подходят к нему сполоснуть руки перед едой.

— Ну, что же ты, Вениамин? — говорит Степан Борисович. — Иди мыть руки, и за стол!

Но Вениамин чувствует себя не слишком свободно в доме профессора Эйдельмана. Он отговаривается от обеда и спускается по ступенькам веранды в лес. Там парень усаживается на пень и сразу забывает о неловкости. В лесу стоит полуденная тишина, короткие тени, выстроившись в одном направлении, отдыхают на земле под деревьями. Над кронами — голубой купол неба с редкими заплатами легких и чистых облаков.

— Вениамин! — слышен издали голос Лиды, и он вскакивает с места, будто застигнутый за чем-то недозволенным. Девушка подходит и сует ему в руки полную миску черники.

— Думал, я тебя тут не найду? Ты должен попробовать — ведь это я собирала, не кто-нибудь!

Вениамин послушно ссыпает в рот полную горсть. От ягод его губы сразу синеют, чернеют зубы и язык. Девушка смеется, глядя на него.

— У самой-то! — напоминает он. — Ну-ка, высуни язык!

Лида показывает ему язык — тоже черный. Смех звенит в лесу серебряными колокольцами.

— Пойдешь сегодня в город играть на пианино?

— Пойду.

— Тогда я провожу тебя.

Два года назад Лида окончила Ленинградскую консерваторию по классу фортепиано, у профессора Юдиной. Сейчас она там же, в аспирантуре, специализируется по романтикам прошлого века, в основном по Шопену. Но вот проблема — нет фортепиано в Вельбовке, а потому приходится девушке три раза в неделю ходить в город, в дом учителя Иванчука, где есть рояль фирмы «Блютнер». Они возвращаются на дачу. Клара Ильинична уже лежит в своем гамаке меж двух сосен. На ступеньках веранды сидит Глаша, пятнадцатилетняя дочка хозяев. На ее загорелом лице поблескивают серые насмешливые глаза. Глашу и ее бойкие глазки Вениамин помнит еще по прошлому году. Все лето она устраивала ему засады, ходила едва ли не по пятам. Не раз он наталкивался в укромных уголках леса на ее смеющийся взгляд. Нимфа сосновой рощи, дикая лесная девочка, чья грудь уже расцветает под тонким полотном рубашки.

Она сидит себе на ступеньке, а профессор Эйдельман стоит рядом, толкуя о пользе образования.

— Как такое возможно? — удивляется Степан Борисович. — Такая большая девочка, как ты, не умеет читать и писать! Оглянись вокруг — на успехи, которые достигнуты в последние годы на ниве народного просвещения!

Вениамин не успевает и глазом моргнуть, как опять попадает в кабалу лекции Степана Борисовича. Глаша искоса поглядывает на него хитрыми глазами.

На ниве народного просвещения… Где сейчас найдешь неграмотных типа Глаши, эдаких неучей? Днем с огнем не сыщешь, особенно среди молодых…

Кашель прерывает поток речи Степана Борисовича. Все его невысокое тело сотрясается, лицо багровеет.

— Болен ты, Степан Борисович, вот что… — говорит Глаша. — Слишком много книжек читаешь.