Когда погаснет лампада

Голос его звучит смущенно, глаза потуплены, но на губах играет легкая улыбка, а в сердце поет радость.

— Иди, сынок, иди, — со вздохом отвечает мать.

Поди пойми этих молодых! Все лето они не прекращали воевать друг с другом, обмениваясь непрерывными словесными уколами, щипками и насмешками. Вениамин отыскал себе девицу из вельбовских дачниц, а Рахиль не нашла ничего лучшего, чем гулять со здоровенным гоем, прости Господи. И вот теперь, когда от лета осталось всего ничего, вдруг задул между ними совсем другой ветер.

— Иди, сынок, иди… — повторяет Сара Самуиловна.

Вот уже несколько ночей провел Вениамин с Рахилью Фейгиной. Долго же искали они тропинку, соединяющую два сердца.

Но сегодня воскресенье, и они катаются на лодке. Лодка рассекает поверхность воды, но та с легкостью ликвидирует разрез, лишь на короткое время отмечая его широким неясным следом в ленивом колыхании волн. Участие Тамары поначалу не предполагалось, но она добилась своего, пустив в ход рев и слезы, и на сей раз не помогли ни уговоры, ни конфеты, ни билеты в кино. И вот она в лодке. На лодочном днище под банкой стоит большая корзина, а в ней запасы провизии, собранные в дорогу Рахилью. Когда укладывала она эту корзину, слышался на кухне негромкий напев. Поразительно, сколько радости и света есть в эти дни на лице женщины! Как красив изгиб ее шеи, сколько в нем нежности и тепла! Хорошо знакомо это тепло Вениамину — не раз он уже черпал его полными горстями.

Мерно вздымаются весла. Иногда Вениамин перестает грести, и лодка какое-то время скользит сама по себе. Весла замирают по обеим сторонам, распростертые, как две огромные лапы; прозрачные струйки стекают с них на поверхность воды, оставляя за собой маленькие волны-бороздки. Но вот сила инерции иссякает, лодка замедляет ход, и весла продолжают свою размеренную работу: вверх-вниз… вверх-вниз…

— Устал? — спрашивает Рахиль, и Вениамину слышится в ее голосе извечная интонация дочерей Евы, всегда готовых прикрыть заботливым крылом тепло домашнего гнезда, защитить его от ночного мрака.

Нет, не устал, есть еще сила в мышцах. Мерно вздымаются вера, скользит по реке остроносая лодка, сверкают на солнце слепящие брызги, и пузырьки водяной пены крутятся позади в оставляемых веслами маленьких водоворотах.

На Вениамине и на Тамарочке — короткие полотняные штаны; но Рахиль, уважаемая мать, не может обойтись без юбки, блузки и прочих предметов одежды, таких лишних и мешающих в летнее время на реке. Солнце бьет по обнаженной коже, но Вениамин и Тамара не боятся его прямых и жарких лучей. Они обгорели еще в начале лета — до багровых ожогов, до волдырей на груди и на спине. Зато теперь оба защищены от солнечных атак.

— Мама, можно искупаться? — спрашивает девочка.

Но Рахиль будто не слышит вопроса. Погруженная в свои мысли, она сидит на корме у руля, и задумчивая улыбка освещает ее лицо.

— Можно, — произносит она через некоторое время, будто только сейчас пробудившись ото сна. — Вот когда пристанем к берегу, тогда и… Тамара! Тамара!

Слышится плеск воды и испуганный крик матери: это Тамарочка, недолго думая, сиганула в воду прямо с лодки. Рахиль в панике, руки ее дрожат — она ведь понятия не имеет, насколько ее дочь продвинулась в плавании за это лето. Девчонка нырнула головой вниз, только пятки мелькнули… — и вот круги на воде, а дочери нету!

Рахиль снова издает панический вопль. Вениамин, не в силах вынести выражения ужаса в глазах любимой, бросает грести и прыгает за борт вслед за Тамарочкой. Но вот на довольно большом расстоянии от лодки выныривает на поверхность голова шалуньи, она хохочет и машет рукой. Теперь-то они продемонстрируют маме свои успехи в искусстве плавания стилем «кроль»!

— Тамара! — перепуганная мать еще кричит и зовет с лодки, но ее паника быстро рассеивается, когда Вениамин и Тамара начинают гоняться наперегонки.

Автор надеется, что среди его читателей найдутся такие, которые хорошо понимают в тонкостях стилей плавания. В этом случае позвольте спросить: что кажется вам лучше — кроль или брасс? Скромность не позволяет мне высказать свое мнение по этому вопросу. Если бы я стал сейчас распространяться на столь скользкую тему, то против меня немедленно восстали бы истинные специалисты, дабы разобрать автора по косточкам, как рыбу — да-да, как фаршированную рыбу с перчиком, луком и солью, столь приятную вкусу любого еврея, кем бы он ни был.