Когда растает снег

В школе дети глумились над К. во-первых потому, что он хуже всех одевался. И всё оттого, что в его семье не хватало денег даже на самое необходимое: у мамы была маленькая зарплата (она работала швеёй), а отец им не помогал. К тому же мальчик очень быстро рос. «Никакой одежды на тебя не напасёшься», – говаривала мать, сокрушённо качая головой. Во-вторых, К. считался посмешищем всей школы из-за своей непохожести на других. Например, во время перемены он любил уединиться где-нибудь с книжкой, отказывая себе в удовольствии бегать по коридору со сверстниками. Мало того, К. сам придумывал стихи, записывая их куда попало: на парте, в рабочей тетрадке, даже на собственной руке, что уж вовсе считалось чудачеством. Однажды К. отважился показать свои стихи матери. К его огорчению, та не восприняла их всерьёз. Тогда в один день он сжёг все свои рукописи и больше не написал ни строчки. Когда же мать посоветовала сыну заняться делом, К. последовал её совету: после школы он три года подряд пытался поступить в университет и, в конце концов, был зачислен на первый курс. Здесь повторилось всё то же самое, что и в школе. Снова К. по складу своего характера не сошёлся с одногруппниками, снова чувствовал себя лишним в компании студентов, каким-то изгоем. Кончив первый курс, он ушёл из университета по собственному желанию и долгое время утешался мыслью, что хорошего журналиста из него бы всё равно не вышло: для этой профессии нужна хватка, а у него её не было.

К. забросил учёбу и, чтобы помочь матери, устроился консультантом в обувный магазин, но и на новом месте его постигла неудача. Всегда тихий и нерешительный, К. одним своим присутствием раздражал всех вокруг, невзлюбили его и коллеги. А в скором времени представился случай: пропали со склада несколько пар обуви и сотрудники магазина во всём обвинили новичка, хотя К. здесь, конечно же, был ни при чём. Ему пригрозили уголовным разбирательством, однако, поскольку вина его не была доказана, ограничились тем, что лишили предполагаемого вора месячной зарплаты и выгнали с работы.

Придя в тот день домой, К. застал мать в постели. Последнее время она жаловалась на сердце, но работы не оставляла и сидела часами, согнувшись над шитьём: что-то кроила, шила, строчила. Всё боялась лечь на обследование: вдруг что-нибудь найдут? А К. боялся ещё больше, ведь мать была для него всем на свете, он не представлял себе жизни без неё. Теперь же она лежала перед ним умирающая от сердечного приступа и всё, что он мог для неё сделать, это позвонить и вызвать скорую. И К. позвонил. Приехали врачи, сделали укол и уехали, а он остался рядом с матерью, ждал, когда подействует лекарство. Но лекарство не подействовало: в два часа ночи её сердце перестало биться, и К. увидел, что она мертва. Странно: сначала он даже не почувствовал боли. Боль пришла позже с осознанием потери, когда утром позвонила заказчица и спросила, скоро ли будет готово платье. К. стоял с телефонной трубкой в руках и смотрел на стол, где лежало что-то пышное, в белых атласных оборках, затем перевёл взгляд на мать. «Никогда», – сказал он и повесил трубку. Потом отправился на кухню, зажёг свет. К чему экономить, если… Он не дал себе додумать. Больше всего ему сейчас хотелось, чтобы рядом находился человек, которому он мог бы излить свою душу, сбросить с себя этот тяжёлый груз. Но таким человеком была для него мать. И вот её не стало.

К. сидел за столом, обхватив голову руками. В висках его пульсировала кровь: ударялась в мозговую стенку быстрыми нервными толчками и глухо шумела в ушах. Его качало, как на волнах, но сознание было ясным. Ясным до боли. Между тем К. хотел забыть эту ночь, ночь, когда он вместе с матерью потерял самого себя. А может быть, себя он потерял гораздо раньше, когда жил чужим умом, когда не смог реализовать себя в жизни, развить свой талант? Эти мысли не давали К. покоя, они гнали его туда, где лежала та, по чьей вине он стал таким как сейчас. И К., подчиняясь им, забежал в комнату, остановился в дверях. Мать лежала, откинувшись на подушках, беспомощно протянув вдоль тела окостеневшие руки. Несмотря на то, что в комнате всё оставалось по-прежнему, при взгляде на покойницу К. невольно содрогнулся. Ему показалось, что та насмешливо морщит губы. К. подумал: мать своими заботой и любовью загубила его жизнь, а теперь ещё и смеётся над ним, над его горем! Она-то отмучилась, а каково теперь ему! «Это всё ты! Ты!» – неистово крикнул он ей в лицо, но не дрогнуло восковое лицо, покойница продолжала всё также насмешливо улыбаться. Тогда К., словно безумный, метнулся к окну, распахнул его, влез на подоконник и выпрямился во весь рост.