Когда умирает осень

Квартира двести тринадцать была одной из тех, что были разбросаны налево и направо в длинном, выкрашенным в зеленый цвет коридоре, заканчивающимся общим балконом с видом на упомянутую уже школу. Дверь балкона почти всегда была заколочена, а вместо стекол, аккуратно и тихо вынесенных в одну из ночей каким-то неизвестным, но без сомнения добрым человеком, остро в этих стеклах нуждающимся, были втиснуты фанерные листы, поэтому дневной свет попадал в коридор только с лестницы, а если перегорала тусклая лампочка, то мрак надолго мог захватить эту странную территорию.

Тут же, в конце коридора, находился электрический щит, с расположенными в нем счетчиками энергии, к которым раз в месяц подходили ответственные жильцы, чтобы снять показания и заплатить за электричество в расположенной в этом же подъезде жилищной конторе. Сам щит был полый внутри и почти всегда служил пристанищем для кошек, где в нижней его части, сделанной из материала, похожего на шифер, был отбит левый угол. Именно через этот искусственный лаз сюда и проникали беременные кошки и производили на свет потомство, наполняя коридор знакомыми многим из нас специфическими запахами.

Как раз совсем недавно тут поселилась пятнистая черно-белая кошка с пятью детенышами. Из коридора периодически доносился писк котят, окрики их строгой матери и прочие звуки жизнедеятельности этого пушистого семейства. Около входа в жилище стояла жестяная миска с водой, непонятно кем регулярно наполнявшаяся каждый день и глубокая тарелка, в которой изредка появлялся то кусок хвоста трески, то огрызок заветревшейся бурой колбасы, а то и немного зернистого творога.

Однажды, кошка ушла, очевидно, за пропитанием, и ее не было уже пару дней. Ее дети громко выражали свое крайнее неудовольствие долгим отсутствием матери и голодом, а самые смелые предпринимали неуверенные попытки выйти наружу через лаз. Эти действия, однако, заканчивались только тем, что голова одного из малышей на мгновение показывалась в отверстии и тут же исчезала, напуганная увиденным огромным и страшным внешним миром. Все-таки внутри щита среди братьев и сестер было уютно и безопасно.

В этот же день мальчик, вернувшись из школы, подошел к щиту, привлеченный шумом животных. Немного подумав, он сходил к себе в квартиру, откуда принес небольшой кусок вареной колбасы, положил невдалеке от лаза и принялся ждать. Внезапно, наступила тишина. Видимо, запах колбасы достиг своих, на миг оцепеневших, голодных адресатов. Ожидание затянулось на несколько томительных минут. Наконец, видимо, самый смелый, высунул голову, вытянув свою короткую шею навстречу нестерпимо вкусному запаху, потом вперед осторожно, на весу, показалась маленькая лапа, а вслед за ней – и половина тела. Мальчик, затаившись, ждал.

Пока первый котенок пытался разведать ситуацию снаружи, гвалт, создаваемый остальными его братьями и сестрами усиливался, – каждый хотел успеть отведать деликатеса, запах которого нестерпимо обжигал все внутри, заставляя забыть про все меры предосторожности. Через несколько минут около колбасы сгрудились, недовольно повизгивая и отпихивая друг друга, пять пушистых комочков. Конкуренция, впрочем, никому не помешала почувствовать божественный вкус и насладиться им в полной мере.

Первым почувствовал и увидел опасность тот, что ходил в разведку. Он, стремглав, метнулся к спасительному входу, за ним – остальные. Четверо были уже внутри, но последний, замешкавшийся и не такой проворный, серый с тонкими, почти черными поперечными полосками, котенок не успел: ботинок мальчика преградил ему путь, перекрыв доступ к отверстию и навсегда отлучив его от семьи. Маленькое существо в панике и недоумении пыталось со всех сторон пробиться просочиться через неожиданный и непреодолимый заслон, даже не пытаясь убежать куда-нибудь еще. Ведь здесь были его дом, спокойствие и родные милые запахи. Котенок еще не осознавал, что сегодня в один миг по чьей-то странной воле он лишился всего этого. Между прошлым и настоящим со страшной, безумной скоростью была возведена непреодолимая железобетонная стена, и чей-то порядок, чьи-то помыслы, слова и законы сегодня оказались сильнее того мира, что существовал до сих пор. С одной стороны стены зеленело уцелевшее, но уже с признаками больного беспокойства, подобие существования, с другой – застывшее ожидание своей участи в темноте безжалостной неизвестности.