Когда возвращается радуга. Книга 2

— Ой, там кто-то ещё едет, госпожа, — подпрыгнула на месте от любопытства Фрида, но вдруг осеклась, заметив в окне маячившую неподалёку грозную фигуру их телохранителя, развернувшего коня так, что тот закрывал собой дверцу.

— Погоди, сейчас посмотрим, — отозвалась хозяйка, невольно улыбнувшись. Похоже, наука Али шла горничной впрок: её порывистость заметно поуменьшилась. Выглянув в окно, Ирис жестом попросила нубийца приоткрыть обзор.

… и на мгновенье ей показалось, будто она вернулась в Константинополь.

Алые, с полумесяцами, османские флаги. Всадники в высоких меховых шапках с характерными янычарскими «рукавами», в расшитых парадных кафтанах, блестящий панцирях, в жёлтых сапожках — совсем как из охраны Хромца, когда тот выезжал из ТопКапы. Роскошная карета, хоть и не рассчитанная на перевозку гурий, ибо сияла стёклами, а не ощеривалась ячеистыми ставнями, но была высока и просторна, явно устланная изнутри коврами и обложенная подушками. Даже вроде как повеяло благовониями… Кто-то шевельнулся там, в глубине, мелькнула белоснежная чалма с кроваво-красным рубином, чьё-то усатое и бородатое лицо приблизилось к окну. Ирис даже не успела понять, что делает, как руки сами перехватили плотную бархатную штору, отодвинутую днём за ненадобностью и прихваченную витым шнуром; сдёрнули перевязь — и прикрыли окошко со своей стороны.

Гаремная выучка…

И хоть ты семижды крещена и едешь, можно сказать, по самому центру просвещённого государства — никуда не деться от привычек, вбитых множеством оплеух и попрёков. Первейшая заповедь женщины: видишь посторонних мужчин — прячь лицо! Только господин и повелитель может тебя лицезреть…

— Ой, да что вы, госпожа! — робко подала голос Фрида, сама того не зная, возвратив хозяйку к реальности. — Они же нас не видят! Да и не ихняя вы теперь, что ж чужие обычаи блюсти?

Между тем Али, поглядывая на свою ханум, чуть заметно кивнул, одобряя её маневры, и, повернувшись в сторону незнакомой кареты, выразительно повёл плечами. Под неизменным бурнусом, с которым он не желал расставаться, заиграли мускулы, демонстрируя: охранник бдит! Мужчина, пытавшийся какое-то время разглядеть Ирис — а это было бы нетрудно, ведь их разделяло расстояние не более нескольких лошадиных корпусов — одобрительно глянул на охранника, потом куда более задумчиво — на рыжую макушку и прелестные очи, поглядывающие из-за занавески и сердито сверкающие… Приложил руку к сердцу, изображая глубокое уважение — и скрылся в глубине экипажа. Девушке запомнился лишь выдающийся, словно ястребиный клюв, нос. И острый наблюдательный взгляд.

— Фрида, эти обычаи вовсе не чужие, — сказала медленно, справляясь с невольным смущением. — Я с ними выросла, жила все восемнадцать лет, и не собираюсь от них отказываться.

— Но, госпожа…

Горничная была явно обескуражена. Пришлось пояснить:

— В другой стране лучше всего соблюдать её нравы и обычаи. И уж, разумеется, я не стану прятаться в никаб от свободных франков, этим я лишь привлеку ненужное внимание. Но перед своими соотечественниками я буду закрывать лицо, если хочу, чтобы меня по прежнему уважали и считали порядочной женщине. И если вернусь в Константинополь — поведу себя так же, как вела до отъезда. То, что османцы прощают франкцуженкам, недопустимо для их женщин. Понимаешь?

— Ой, как оно… — пробормотала служаночка. — Трудно-то. Вроде и понимаю, госпожа, да всё в голове мешается. А к королю-то, к Его Величеству, как пойдёте?

Ирис не отводила глаз с нескольких всадников, переговаривающихся неподалёку. Помимо голосов маршала и графа ей послышался один, знакомый до сердечного трепета…

— А, госпожа? — никак не могла угомониться Фрида.

— В вуали, — отрезала Ирис. И с досадой подумала, что проще ответить, чем оборвать, а потом всё равно объясняться: — Визит в Лувр будет официальный, наверняка явятся послы и дипломаты, как это было в Эстрейском университете; мне нельзя опозорить свою страну, понимаешь? Нужно выглядеть достойно и для европейцев, и для османцев.

— А как же это сделать Трудно, поди?

— Над этим мы с тобой ещё подумаем, а сейчас помолчи, ради Аллаха!

Фрида аж зажмурилась от усердия: очень хотелось поправить хозяйку, что, мол, не дело поминать чужого бога, ежели теперь она добрая христианка. Но… сдержалась. Хоть и настырная, и болтушка, да понимала, что хозяйка порой по доброте своей слишком многое ей дозволяет, за что в иных домах по щекам лупят. Ах, кабы ей характер-то смирить да лишнего не ляпать!