Когда выходит отшельник

На входе мужчины сняли ботинки и натянули бахилы. Они изучили второй этаж, скользя по полу, как пациенты в кабинете врача, наскоро осмотрели две спальни, ванную комнату, туалет и клетушку, где были свалены чемоданы, картонные коробки и дырявые сапоги. Пол, выложенный серой керамической плиткой в крапинку, был покрыт толстым слоем пыли, о каком можно только мечтать.

Вейренк включил потолочную лампочку без абажура и, держась как можно ближе к стене, приблизился к маленькому окошку.

– Открывали совсем недавно, – заметил он. – Осыпались кусочки краски.

– Есть фрагменты следов. Осмотри этот участок пола, а я возьму себе тот.

– Эти крапинки на сером здорово мешают.

– Здесь есть отчетливый отпечаток, – сказал Адамберг, присев на корточки у окна.

– Теннисные кроссовки, – определил Вейренк.

– Обычная экипировка. Но ненадежная, потому что на подошве бороздки широковаты. Посмотри, не насорила ли она: комочки земли, камешки, фрагменты растений.

– По виду ничего.

– У меня тоже. Кроме этого.

Адамберг кончиком пинцета поднял к свету волос длиной сантиметров двадцать.

– Она, наверное, какое-то время ждала, могла почесать голову: люди чешутся, когда нервничают. Задача была непростая, притом что рядом крутились трое полицейских.

– Почти рыжий, у корня седой на два сантиметра. И кудрявый. Наверное, завивка.

– А вот еще один. Меня очень удивило бы, если бы Энзо отрастил волосы, да еще и сделал завивку.

– Женщина, – заключил Вейренк. – Немолодая.

– Дай мне лупу. Да, на конце видна луковица. У нас четыре волоса, – подвел они итог, подобрав все с пола. – Можешь закрывать мешок, мы богачи. А теперь перейдем к отпечаткам.

– На стеклах ничего, пыль нетронута.

Вейренк покрыл порошком всю оконную раму.

– Она была в перчатках. У всех ведь есть перчатки, – заметил он. – На нижней планке рамы на краске имеется скол. Сюда она и положила ружье.

Адамберг сделал два снимка, потом дважды сфотографировал неполный отпечаток ноги.

– Пойдем посмотрим на лестнице, особенно на двух нижних ступенях, – сказал он. – Подметка, когда сгибается, невольно выдает секреты. Как мы, когда сдаемся, когда вынуждены уступить.

Ступени одарили их тремя камешками. Неизвестно откуда – не то с кладбища, не то с дорожки, огибавшей изгородь. И смятым листочком клевера, который, хотя он не представлял особой ценности, показался маленьким прощальным подарком.

– Возьмем и его, – заявил Адамберг, открывая последний пакет.

– Зачем?

– Я люблю клевер.

– Как хочешь, – сказал Вейренк, часто употреблявший эти слова в разговорах с Адамбергом, не потому что всегда был согласен с его предложениями, а потому что знал, что в некоторых случаях возражать бесполезно.

– Ретанкур, ну что? – спросил Адамберг, подходя к столу во дворе, где лейтенант сидела на одном из двух пластиковых стульев, почесывая руку. – Вы сидите на месте преступления.

– Я все осмотрела. Ничего. Никакой нейлоновой нити, ничего. И меня обожгла эта проклятая крапива.

– Растительный яд, лейтенант.

– А у вас?

– Четыре волоса с луковицами. ДНК. И листок клевера.

– И чем он нам поможет, этот клевер?

– Он нас взбодрит.

Вейренк сел на второй стул, а Адамберг – на землю, по-турецки.

– Это пожилая дама с седыми волосами, покрашенными в светло-рыжий цвет, с химической завивкой, – произнес он. – Она путешествует со складным инъекционным ружьем в дорожной сумке. И шприцами, каждый из которых наполнен ядом двадцати двух пауков-отшельников. Ее изнасиловали в юности или в зрелом возрасте. В любом случае более двадцати лет назад, когда первый из членов банды был убит выстрелом в спину.

– Это нам не так уж много дает.

– Но приближает нас к цели, Ретанкур.

– К пятьдесят второй параллели. Забыла, как звали того моряка. Хочу сказать, как настоящее имя Магеллана по-португальски.

– Фернан Магальяйнш.

– Спасибо.

– Не за что.

Адамберг поменял местами ноги, порылся в кармане и вытащил две сигареты Кромса, уже почти сломанные. Одну протянул Вейренку, другую закурил сам.

– Мне тоже, – потребовала Ретанкур.

– Вы вроде не курите, лейтенант.

– Но эти же ворованные, так? Если я правильно поняла.

– Совершенно правильно.

– Тогда дайте и мне одну.

Так они и сидели втроем под утренним солнцем и молча курили наполовину высыпавшиеся сигареты.

– Хорошо, – сказал Адамберг и стал набирать номер на своем мобильнике. – Ирен! Я вас не разбудил?

– Я пью кофе.

– Вы уже знаете? Двое одновременно!

– Я только что прочла на форумах. Просто зло берет!

– Берет, – подтвердил он с тем же выражением гнева и бессилия, что у Ретанкур. – Притом что вокруг их стола постоянно совершали обход трое моих офицеров. И никого не заметили, не увидели и не поймали.

– Не хочу сказать ничего плохого о полиции, обратите внимание, я не говорю, что им было легко, комиссар, не говорю, что вы не работали. Я ничего не говорю, но все-таки он укокошил их всех, и никто не знает как. От этого зло берет. Я не говорю, что это были приятные люди, судя по тому, что вы мне про них рассказывали, но все же зло берет.

– Скажите, Ирен, вы сейчас одна?