Ретанкур высадила Адамберга и Вейренка у их отеля в Ниме и тут же покатила в Кадерак, держа в руке телефон.
Адамберг написал Фруасси, что она может прекратить поиски улыбки Луизы. Затем отправил сообщение Ноэлю и Жюстену, приказав им возвращаться в комиссариат.
– У меня предложение: сытный завтрак, затем отдых до получения известий от Ретанкур, – сказал он Вейренку.
– Ты думаешь, она справится? Этот визит не из легких. Ложь, крайняя осторожность, психологическая тонкость.
– Ретанкур справится с чем угодно. Она в одиночку могла бы управлять “Сан-Антонио”.
– Ты, похоже, слишком сильно дергаешь за поводок.
– Ретанкур вообще нельзя держать на поводке, – сказал Адамберг, глядя на друга. – А если бы кто-то попытался, она протащила бы его за собой вокруг света.
Глава 40
Сообщение от Ретанкур ближе к полудню получил Вейренк:
Не могу связаться с комиссаром, передайте ему. Луиза: вставные зубы – искусственная челюсть. Волосы по виду идентичны с образцом. Выглядит на семьдесят лет. Водила машину “давным-давно”. Туалет у нее в комнате, в ванной ничего изъять не удалось. Не смогла осмотреть ее комнату, там все скрипит. Боится пауков по-настоящему. Луиза упомянула, что изучала право в Ниме, но бросила занятия после какой-то “неприятности”. Говорила о “праве на труд”, употребляя специальные термины. Зато – одним преступлением больше, одним меньше – я стащила ее чайную ложку. Я БЫЛА приятной, они тоже. Ирен – очень забавная, только все время болтает и воркует, терпеть этого не могу, – передала мне для комиссара этот проклятый сувенирный шар из Рошфора.
Вейренк вошел в номер комиссара, который, не раздеваясь, крепко спал на кровати. Лейтенант потряс его за плечо.
– Новости от Ретанкур, Жан-Батист. Она несколько раз пыталась с тобой связаться.
– Я ничего не слышал.
Адамберг прочитал сообщение и улыбнулся:
– С ложечкой она здорово придумала.
– Ты до такой степени ее подозреваешь?
– У нее поддельные имя, возраст, волосы, зубы, и на данный момент все указывает на нее.
– Что ты привязался к ее зубам?
Адамберг вздохнул и отдал Вейренку его телефон.
– У моей отшельницы, Луи, во рту оставалось всего несколько гнилых зубов. Недоедание. Когда она вышла из… черт, Луи, как это называется – место, где держат голубей?
– Голубятня, – подсказал Вейренк.
– Наверное, я проспал слишком долго, – пожаловался Адамберг, пытаясь причесаться пятерней. – Забыть слово “голубятня” – это уже не шутки.
Адамберг несколько секунд посидел неподвижно, потом надел ботинки и открыл свой блокнот.
записал он.
– Это из-за удаления больного зуба, – сказал Вейренк. – Доктор тебе говорил.
– И все-таки.
– Забудь о голубятне, давай вернемся к Луизе. Согласен, у нее фамилия Шеврие – белая девственная козочка господина Сегена. Есть ее насильник, некий Карно, связанный с Ландрие, связанным с приютской бандой. Есть ее волосы, ее фобии, мыло во флаконе, струйка масла из дозатора. Но есть и ее боязнь пауков-отшельников. И если она действительно изучала право, пока не произошло изнасилование – “неприятность”, – она не может быть нимской узницей. Фруасси, наверное, права, она родилась за границей.
– Из-за нее мы бродим в тумане. Все сходится, все основательно. Но только с виду.
– С виду? Ты же был убежден, что нашел убийцу, но неожиданно оказывается, что это всего лишь видимость.
– Это все закрытые бухты, Луи. Может быть, есть какая-то другая. Нет, это явно не то, – твердо заявил он. – Что-то меня смущает, какой-то пустяк, что-то чешется, как сказал бы Лусио.
– С какого момента?
– Не могу сказать.
– О каком пустяке ты говоришь?
– Не могу понять.
– Пойдем, пора нам освободить номера и пообедать.
–
– В восемьдесят четвертом, при освобождении из тюрьмы, Энзо не мог быть зарегистрирован в общей картотеке, тогда этого еще не делали. Потребовалось бы эксгумировать тела родителей.