Когда запоют мертвецы

– Послушай, – нахмурился Магнус. Он, живущий среди аульвов в усадьбе, принадлежащей жене, кажется, был уязвлен. – Ты же сам отказался от всех семейных богатств, передав их брату. Никто не заставлял тебя становиться бессребреником, это только твой выбор.

– Да, – согласился Эйрик, – но я не уверен, что вправе предлагать его Дисе.

Они проговорили еще некоторое время, пока Магнус, утомленный двумя днями без отдыха, не задремал в кресле. Эйрик прикрыл его теплым одеялом, а сам встал у окна, чувствуя нездоровое оживление. С неба валил мокрый снег. Он кружился рядом с жаровнями во дворе, тугими спиралями скручиваясь вокруг огня. Сон не шел. Эйрик брал с полки то одну, то другую книгу, но, как и днем, настроения читать не появилось. В конце концов он тоже устроился в кресле, положив себе на колени алую кофту, и стал всматриваться в ноябрьскую непогоду.

От пряжи шел знакомый теплый запах, и Эйрик перебирал пальцами петли, представляя себе, как руки Дисы вывязывали их одну за другой. Такой девушке, как она, должно быть скучно сидеть и вязать, но пустую болтовню она не любила, а потому наверняка пела или пересказывала кому-нибудь древние саги, испытывая на прочность собственную память. А еще раньше, когда красила шерсть, – смотрела ли она, как краска стекает по пальцам, точно кровь?

Поддавшись внезапному порыву, Эйрик надел кофту на рубаху.

Сразу стало жарко. Ворот сдавил шею. Рукава оказались чуть длиннее, чем нужно, и почти доставали до кончиков пальцев. Эйрика охватило странное волнение, словно он выпил больше положенного. В воздухе почудился знакомый запах костра и морской соли – так пахло от волос Дисы. Должно быть, если прикоснуться губами к ее коже, на них останется вкус соли. Когда ее шея загорает на солнце, на ней видны тонкие белесые волоски… Он прикрыл глаза и откинулся в кресле.

Алые петли вызывали зуд даже сквозь рубашку.

Иногда, оставаясь в одиночестве в своей бадстове, он поднимался по деревянной лестнице наверх, где сушилось сено. Там когда-то спала девушка, что привезла домой его брата, ослепленного колдовством. Он смотрел на озеро ее глазами и вспоминал, как они лежали так близко друг от друга, что для прикосновения достаточно было протянуть руку. Эйрик привык засыпать, когда дыхание Дисы делалось ровным и глубоким. Когда воспоминания становились особенно яркими, он спускался и заходил в озеро по пояс, чтобы остыть, и удивлялся, что от кожи не идет пар, как от раскаленных камней. Вот и теперь, в объятиях шерсти, что чесали, пряли и вязали знакомые руки с обкусанными ногтями, ему казалось, что все тело гудит от напряжения. Только прохлада ее кожи могла принести ему облегчение, как озерная вода в жаркий день.

Он открыл глаза. А что, собственно, его сдерживает? Почему не отправиться к ней сейчас и немедленно? Диса отдыхает в опочивальне дальше по коридору. Эйрик точно знал, что она не покинула усадьбу – Лауга и Магнус уговорили ее остаться хотя бы на день, чтобы убедиться, что с матерью и младенцем все хорошо. Накануне днем она выплеснула на него свою обиду за то, что он держался в стороне все это время. Так, может, пора стать ближе? Он не собирался, но так ведь умный не стыдится изменить свое решение. Sapiens est mutare consilium…

Эйрик встал, чувствуя, будто вся комната полыхает, а он движется сквозь пламя. Если он не сожмет Дису в руках так, что захрустят косточки, не припадет ртом к ее губам, не запутает пальцы у нее в волосах, то сам рассыплется пеплом. Он брел по коридорам усадьбы, как в дурмане. Раньше всякий раз, когда телесное ему чрезмерно докучало, он опирался на свой разум – чистый и ясный, как летнее небо. Но сейчас он словно целиком состоял из одной лишь безумной плоти. Дверь в комнату Дисы была приоткрыта. Это ли не знак? Это ли не призыв?

Он толкнул дверь и не услышал скрипа, так громко гудела кровь в ушах. Дису он разглядел, несмотря на царившую в опочивальне темноту. Девичий силуэт чернел на фоне окна, сквозь которое сияла гигантская луна. Под тонкой тканью нижнего платья угадывались очертания тела: ноги с крепкими икрами, привыкшие ходить по каменистым тропам, сильные руки, округлые плечи… Диса была не из тех болезненно хрупких дев, что встречаются на страницах галантных романов. Ее тело было выковано в жерле смертоносной Геклы, взращено на скупой каменистой почве Исландии. Сейчас она казалась Эйрику такой близкой, такой понятной, что он сам удивился, как это не соединился с ней раньше, – ведь она так и просилась в руки.

Их разделяло ровно три шага. Если Диса и была напугана, то виду не подала: вздернутый подбородок, упрямый злой взгляд, странно неуместный в этих обстоятельствах… Он обхватил ее и сжал с такой силой, что у девушки перехватило дыхание – он различил ее судорожный вздох. Зарылся лицом ей в волосы, потянул их, заставляя Дису откинуть голову. Этого вдруг показалось ему мало. Он тоже стал задыхаться, а зуд усилился, перерастая в жжение. Хотелось не просто взять ее, но забраться ей под кожу, ощутить биение ее сердца на языке, вдавить, вплавить в нее собственное тело.