Когда запоют мертвецы

И все же у него получилось разок переступить ногами. Один медленный шаг, другой – боль не давала ему даже закричать, но двигать ногами не мешала. На удивление черный человек подчинялся этим крошечным шажочкам. «А ступни у него не такие крепкие, как руки», – внезапно понял Паудль и сделал шаг побольше, потом еще больше, двигаясь в сторону неясного звука, который мог быть отголоском его собственного стона, но мог быть и путем ко спасению. Еще шаг, еще…

Внезапно он полетел вниз – и был почти счастлив. Это значило, что Ульрик все-таки решил повалить его на землю, и бой сейчас закончится. Но полет был долгим. Что-то огромное и холодное ударило Паудля по спине, и хватка Ульрика поперек его туловища разжалась. Паудль понял, что произошло, только когда вода стала заполнять его легкие. Он забрыкался, оттолкнулся ступнями и вынырнул, нервозно отлепляя от лица волосы. Ульрик плавал неподалеку. По нему было видно, как он зол. Состроив Паудлю страшную рожу, он поплыл к берегу. Не сразу до Паудля дошло, что это значит. Ульрик разорвал захват и повалился – значит, он, Паудль, выиграл.

Собравшиеся на пирсе зрители криками приветствовали победителя, а управитель фактории даже пригласил Паудля составить ему компанию за ужином вечером. Вокруг стоял белый день. Отчего же ему показалось, что на Эйрарбакки опустилась ночь? Как могло такое померещиться? Не иначе как черный человек знал гальд, от которого противник слепнет.

Диса протянула Паудлю шаль, чтобы он мог обтереться, но он только покачал головой и накинул рубашку прямо на мокрое тело. Девушка улыбнулась и собиралась что-то сказать, но тут к ним подошел йотун. Не удостоив йомфру даже взглядом, он сообщил Паудлю сквозь зубы, что отправляется на корабль немедленно, и если парень все еще хочет забрать свою награду, пусть поспешит – ждать его никто не будет.

* * *

Лодка у голландца была хорошая,

из крепкого дерева, тщательно просмоленная. Корабль бросил якорь далеко от берега, и плыть пришлось порядочно. Море бросало в лицо Паудля холодные брызги. Непривычно было слизывать с кожи соленые капли – гораздо чаще он сплавлялся на лодке по Эльвюсау, а речная вода совсем не то, что морская. Капитан сидел напротив, а Ульрик, все еще мокрый и взъерошенный, схватился за весла. Когда он греб, мышцы у него под кожей ходили ходуном. Казалось, там прячется еще один человек. По виду бойца неясно было, держит ли он зло на Паудля, а вот йотун, назвавшийся Касом, сидел мрачнее тучи. Потом он без всякого интереса принялся расспрашивать Паудля о семье и хуторе, но стоило услышать, что отец Паудля недавно умер, Кас неожиданно оживился и сплюнул через борт:

– Мой папаша тоже окочурился три года назад. Тот еще был засранец! Надо было ему отправиться к дьяволу пораньше. Я бы сплясал на его могиле, да и могилы-то толком не было, сыграл в ящик, пока был в плавании. Матушка, как узнала, так обрадовалась, что надралась и сама едва концы не двинула от счастья.

Паудль лишний раз убедился, что даже самого угрюмого собеседника можно разговорить, если спросить его о семье. После проклятий в адрес отца Кас душевно послал к дьяволу датчан, потом их короля и короля англичан, а затем досталось всем по очереди голландским штатгальтерам. Желчи у капитана хватило бы на несколько стран, а правителям выпадала двойная порция. Хорошо, что до исландцев Кас попросту не дошел, иначе бы Паудль не вытерпел поругания своего народа, и пришлось бы просить капитана заткнуться. А тот не был похож на человека, который охотно закрывает рот по первой просьбе.

На кораблях Паудль раньше не бывал и уж тем более не мог представить, что первое судно, на которое он взойдет, будет под голландским флагом. Длинный флейт, чьи борта слегка заваливались в сторону палубы, был срублен из дуба. Капитан обмолвился, что дерево привезли из Швеции, и Паудль в очередной раз позавидовал черной завистью тем, кто мог свободно торговать без всяких препон. На палубе было просторно. Наверняка у каждой из мачт и парусов были свои названия, но Паудль ничего не смыслил в мореплавании, как и любой нынешний исландец. Все, что они могли, – это ходить на утлых суденышках за рыбой. Жалкие отголоски сокрушительной мощи предков! Оставалось лишь собрать остатки гордости и стараться не пялиться вокруг, чтобы не показывать, насколько ему все в новинку.