Когти тигра

Доктора нелегко было узнать — так поседел он за эти месяцы, так похудел. Вдобавок еще отпустил бороду. И все же Григорий сразу узнал его.

Естественно, в полной мере было проявлено флотское гостеприимство. Григорию даже разрешили поместить Ивана Сергеевича на ночь в одном с собой кубрике, что вообще-то против правил.

Улегшись рядом на койке, они долго разговаривали вполголоса.

— Где семья ваша, Иван Сергеевич? — спросил Григорий нерешительно: по тем временам простой вопрос этот мог невзначай ударить по больному месту.

Оказалось, семья Ивана Сергеевича вывезена в Новороссийск. А вот дяде Илье с тетей Пашей не удалось своевременно эвакуироваться. Они ушли в горы. По слухам, находятся сейчас в бахчисарайском партизанском отряде, если еще живы.

Помолчали.

— А с Тусей ты, значит, так и не встретился больше?

— Нет. Может, еще приведется когда-нибудь. Если жива, конечно…

— Да. Если жива, — задумчиво повторил Иван Сергеевич. — Теперь приходится постоянно делать такие оговорки. То, что мы встретились с тобой, пусть накоротке, это, я считаю, подарок судьбы.

— Еще какой подарок-то!

Лежа на спине, Иван Сергеевич закинул за голову руки с широкими сильными запястьями, поросшими седым пухом.

— Мне везет, скажу я тебе. Мне всегда везло. Ты представить себе не можешь, до чего я был счастлив перед войной! Работа, работа, с самого рання и допоздна, сон три-четыре часа, вздохнуть некогда, и — ужасно счастлив!

— Думая о других, забываешь о себе, — почтительно подсказал Григорий.

— А, ты помнишь еще!.. И все же, представь, я был, наверное, более счастлив, чем эти пациенты мои, когда к ним наконец возвращалось здоровье. О, гораздо более счастлив!

Он повернулся на бок, улегся поудобнее и, облокотившись на подушку, заглянул Григорию в глаза.

— Ты когда-нибудь задумывался, почему мы должны победить, почему победим?.. Что победим, сомнения нет. Но почему?.. К примеру, возьмем твое детство. Было ли оно счастливым? Хотя, извини, тебя же подковырнула эта балаклавская мина…

— Мое детство было самым счастливым! — твердо сказал Григорий.

— А молодость?

— Ну, сами же знаете, Иван Сергеевич. Молодость моя прошла у вас на глазах. Севастополь. Военно-морское училище…

— В этом-то все дело, Гриша. Мы обороняем от врага не только будущее наше, но, если хочешь, также и прошлое, дорогие нам воспоминания! Я бы так сказал: красоту и чистоту этих воспоминаний. Нельзя же отдать их на поругание фашистам! Позволить, чтобы под фашистскими сапожищами стали они черным пеплом, как больница моя на мысе Федора?! Человек, настоящий человек, прими это к сведению, силен и своими воспоминаниями. В трудную минуту он всегда опирается на них. И бросить это задушевное, драгоценное, святое под ноги завоевателям? Нет! —Он шумно выдохнул воздух. — Всё, заговорил я тебя! Давно не видались. Давай-ка, друже, спать!

Вскоре напряжение его тела, вытянувшегося вдоль койки, ослабло. Доктор задышал спокойно и ровно. А Григорий не смог сразу заснуть.

Вот ведь никогда в жизни не удается ему выразить свои чувства словами, как умеют другие. Будто за семью замками все это в нем!

Досадуя на себя, Григорий наконец заснул. А когда проснулся, Ивана Сергеевича уже не было рядом. Рано утром он встал, очень осторожно, чтобы не разбудить Григория, и покинул штольню, а вслед за тем и город.

Неизвестно, удалось ли группе партизан добраться до гор благополучно, то есть во второй раз, как лезвие кинжала, пронизать немецкие войска, осадившие Севастополь…

Магнит, звук и тайна

Григорий сидит на койке, согнувшись, держа карту на коленях. Стола у него нет. Собственные колени — его стол.

В кубрике флагманских специалистов тесно, как в бесплацкартном вагоне. Койки стоят здесь в три ряда, друг над другом, а табель о рангах действует в обратном порядке — младшие по званию командиры размещаются на верхотуре. Место Григория под самым потолком.

Но, пользуясь отсутствием флаг-связиста, он пристроился со своей картой внизу, на его койке.

Пол так и ходит-пританцовывает под ногами. О железных койках, уставленных одна над другой, и думать не хочется, до того надоедливо их немолчное трусливое дребезжание. Идет десятый месяц войны и шестой осады, а привыкнуть к бомбежке или артиллерийскому налету все равно нельзя.

Это очередной артналет. Немецкие летчики пока отдыхают. Когда они, в свою очередь, примутся терзать на куски Севастополь, отдыхать будут артиллеристы.

Григорий не удержался, сердито посмотрел вверх. Лампочка под потолком мигает и раскачивается как маятник. Тени и пятна света ходят взад и вперед по карте, мешают сосредоточиться. Но он должен сосредоточиться!

С первого же часа войны гитлеровцы предприняли планомерную и настойчивую борьбу за входной севастопольский фарватер.

Григорий хорошо помнит, как на рассвете двадцать второго июня взволнованно-дробно забили зенитки, эти барабаны современной войны! Вместе с другими командирами он выбежал из дома. Предрассветное небо обмахивали лучи прожекторов.