Коко

Джуди издала грудной, диковатый звук, похожий на треск разрываемого толстого лоскута шелковой ткани, поднялась на колени и очень сильно ударила его в середину груди. Лицо ее исказила гримаса неутоленной страсти, а в глазах, пугающе диких, пылали ненависть и отвращение. Затем она соскочила с кровати, и ее маленькое крепкое тело метнулось через комнату. «Сколько раз, – с горечью подумал он, – сколько раз за последние четыре года я с возрастающими неуверенностью и предчувствием неудачи пытался вступить в половую связь с этим телом. Быть может сотню, и ни разу за последний год». Джуди подхватила ночную рубашку и, не церемонясь, накинула ее на себя через голову. Выбегая из спальни, громко хлопнула дверью.

Майкл слышал, как она мечется, топая ногами по своей гардеробной. Вот под ней скрипнул стул. Вот набрала местный номер на телефоне. Затем швырнула трубку на аппарат с такой силой, что телефон отозвался жалобным, как у колокольчика, звоном. Майкл чувствовал, как расслабляется тело и снова становится его телом. Джуди у себя вновь набрала местный номер – тот же самый, наверное. Он услышал, как она вздохнула, и точно знал, что лицо ее сейчас – неподвижная жесткая маска. Трубка снова брякнула. «Зараза», – донеслось до его слуха. Затем она набрала девятизначный номер, – возможно, Пэт Колдуэлл. Через несколько долгих секунд она заговорила почти неразборчиво приглушенным шепотом.

Майкл взял с тумбочки роман Джеймса и сразу же понял, что читать не получается: слова, казалось, оживали и маленькими змейками извивались по всей странице. Майкл вытер глаза, и все прояснилось.

Стрезер был на вечеринке в городском саду у скульптора по имени Глориани. По саду фланировали выдающиеся прекрасные личности, мягко светили фонари. Стрезер беседовал с молодым американцем, которого все называли Крошкой Билхемом, – он очень высоко ценил его. Майклу захотелось очутиться там, в саду, с бокалом шампанского, рядом с Крошкой Билхемом, и послушать Стрезера. Возможно ли, чтобы другие люди, держа в руках эту книгу, чувствовали то же, что чувствовал сейчас он? «Что потеряно – потеряно, не заблуждайтесь на этот счет», – сказал Стрезер. Майкл слышал, как шепчет и шепчет за стеной Джуди, словно некий зловредный призрак лопочет заклинания.

Он осознал, о чем думал, только в тот момент, когда Джуди положила трубку и, прошлепав босыми ногами через гардеробную, открыла дверь в спальню и вновь метнулась мимо, отвернувшись от него. Из спальни она вышла в холл и спустилась в кухню – оттуда донеслись стуки и грохот. Что бы ни случилось, Пул вернулся в свою реальную жизнь. Тело вновь ощущалось как его собственное, но не тело актера. Он закрыл книгу и поднялся с кровати.

В маленькой гардеробной Джуди зазвонил телефон. Майкл решил снять трубку, но вспомнил, что включен автоответчик. Он шагнул к двери в гардеробную. И услышал мужской голос:

– Мир движется от конца к началу одновременно, «взгляните и посмотрите, есть ли болезнь, как моя болезнь, какая постигла меня»[118]? Я буду ждать. Я уже жду. Я нуждаюсь в твоей помощи. Тропа моя узка и уже теряется под ногами.

Майкл замер, пораженный: этот голос тоже был голосом призрака.

Когда он вошел в кухню, Джуди попятилась от плиты, на которой разогревался чайник, и встала спиной к окну, уронив руки по бокам. Она уставилась на него так, будто перед ней дикий зверь, готовый напасть.

Улыбнись она сейчас или скажи что-нибудь будничное, он тотчас вновь почувствовал бы себя актером, но она не улыбнулась и не заговорила.

Майкл обогнул разделочный столик и прислонился к его дальнему краю. Джуди сейчас казалась ему ниже ростом и старше, чем та разъяренная женщина с дикими глазами, которая ударила его.

– Твой сумасшедший только что звонил, – сообщил Майкл.

Джуди покачала головой и вернулась к плите.

– Сказал, что заблудился. Я знаю, что он имеет в виду.

– Прекрати! – она подняла кулаки.

Засвистел чайник. Джуди опустила кулаки, залила кипятком растворимый кофе в чашке и принялась размешивать резкими нервными движениями.

Наконец она проговорила:

– Я не собираюсь терять все, что у меня есть. Может, ты сошел с ума, но я вовсе не обязана отказываться от всего, что мне дорого. Пэт говорит, что мне просто нужно успокоиться, но сама-то Пэт никогда особо не беспокоилась о чем-либо, не так ли?

– Разве?

– Ты прекрасно знаешь, что это так. – Она отхлебнула кофе и поморщилась. – Ну надо же: ты отложил свою дурацкую книжку!

– Если ты считаешь ее дурацкой, зачем дала ее мне?

Глаза ее забегали, как у пойманного на лжи ребенка.

– Ты же постоянно даришь книги своей маленькой подружке. Мне тоже кто-то дал эту книгу. Я решила, что она поможет тебе снова «войти в колею».

Он облокотился на разделочный столик и посмотрел на нее.

– Я никуда отсюда не уйду, – заявила она.

– А тебе и не надо никуда уходить.