Кокс, или Бег времени

Разными по величине и по количеству латунными колесиками можно устроить, чтобы любое время летело, по крайней мере внутри часового механизма, или ползло. И кто бы ни собирал механизм, которому надлежало вращаться согласно со скоростями самых разных жизненных положений, мог — как кукловод посредством нитей властвует над мнимой жизнью марионеток — стать через его посредство владыкой времени, заставляя оное лететь или останавливаться.

Но вправду ли так легко выполнить желания императора? Вправду ли так легко прочесть его мысли, пусть даже он прятал свой внешний облик за ширмой, испещренной нарисованными фразами?

Хотя  Кокс  начал  было  сомневаться  в  своем  предположении, когда носильщики несли его и Цзяна обратно домой, в мастерскую, и Цзян лишь подтвердил ему то, что он сам понял в ходе аудиенции, в итоге он все-таки остался уверен, что он, Алистер Кокс, сумел прочесть мысли китайского императора, просто как мысли человека, — по крайней мере, пока этот человек говорил о беге времени и о часах.

Но Кокс понимал и что это знание есть величайшая драгоценность, какую он когда-либо имел, и что необходимо беречь ее как заветную тайну от Цзяна и даже от товарищей, коль скоро он хочет вообще вернуться в Лондон, чтобы там открыть Фэй, своей тщетно любимой, онемевшей жене, что и богоравный китайский император тоже человек.

6 Хайцзы, Серебряный корабль 

 Коль скоро всемогущий Цяньлун желал измерить темп времени в различные периоды человеческой жизни и иметь под­ ходящие для этого хронометры, не приказывая английскому гостю, с какого времени и какого хронометра ему следует начать свою работу, — с того, что для влюбленных? для умирающих? или для ребенка? — Коксу незачем было размышлять, какой механизм возникнет под его руками и руками помощников в эту первую их зиму в Пурпурном городе.

Первый китайский иероглиф, который Кокс прежде не­ счетно многих других выучился слышать, писать и произносить и в конце концов, даже внезапно пробудившись от сна, мог когда угодно начертать кистью на табличке или пальцем на мягкой подушке, на снегу или на песке, был хайцзы.

Хотя покамест слегка коряво, но в итоге с одобрительной оценкой Цзяна, Кокс уже после двух уроков вывел этот знак тушью на большом листе рисовой бумаги, который позднее пришпилил к стене над верстаком: хайцзы. Что означало ребенок. Дитя.

Хайцзы. Всемогущий предоставил выбор ему.

Что император не сделал выбор сам, а предоставил его другому, вдобавок чужеземному гостю при дворе, сказал Цзян, гостю, который однажды снова исчезнет, а тем самым уйдет от всякой ответственности, — ни о чем подобном ни он, ни кто-либо еще, кому дозволено ступить в Запретный город, никогда не слыхал.

Но если человек и так желает всего, сказал Кокс, всего, разве  не  разумно  с  его  стороны  уступить  начало  всего  тому,  кто когда-нибудь положит к его ногам целокупно все?

Если бы вы, мастер Кокс, могли понять этот двор, его знаки и языки, сказал Цзян, вы бы признали, что заблуждаетесь. То, что Владыка Десяти Тысяч Лет и Господин Всех Решений оставил выбор вам, выбор вообще, есть загадка, разрешить которую способен лишь бог.

Но Кокс ничего больше не сказал.

Ребенок; время ребенка: стало быть, как первый пример многообразного бега времени Кокс изготовит своему заказчику часы, которые смогут улавливать и измерять волнистое скольжение, нарастающий и затихающий рокот, скачки, падения, парения и даже остановку жизненного времени ребенка. Но что при этом он будет думать лишь о единственном ребенке, покоящемся по ту сторону всех пространств и времен, и тем самым возвысит воспоминание о своей дочке Абигайл даже над государем, властвующим над десятью тысячами лет, ста­нет одной из многих тайн, какие Алистеру Коксу должно хранить весь срок своего пребывания в Запретном городе.

С первоначального прихода зимы и процессии портшезов, в которой девочка-женщина второй раз скользнула мимо Кокса, снег больше не выпадал. Дворы лежали голые, кое-где запятнанные остатками снега, под зачастую безоблачным небом. Морды водостоков на крышах в иные утра щетинились иглами инея.

Зато у верстаков англичан порой царила такая дремотная жара, что Кокс велел подбрасывать уголь только в одну из трех жаровен. Никогда еще ни сам мастер, ни его помощники не трудились над заказом в столь удобных обстоятельствах: белое золото, платина, серебро, свинец, синие сапфиры, гранаты, рубины... Чего бы ни потребовалось Коксу для его фантазии — драгоценные камни, металлы и иные материалы, — что бы он без всяких объяснений ни занес в список, который передавал Цзяну для исполнения, все это ему с поклонами доставляли порой уже через несколько часов, а самое позднее в один из ближайших дней.