Бывает, вспомню Магадан,Где я родился, но и где яВторично к тридцати годамСвое отпраздновал рожденье,Начав свой путь (почти с нуля)Как журналист и стихотворец,И мне колымская земляСказала: «С Богом, иноходец!»Здесь были первые шагиТрудны, но не от гипоксииВ стихии северной тайгиНа самом краешке России,Где ветер, вечно груб и шал,Гулял в любое время года,Где не хватало кислорода,А я свободнее дышал.Свободней, чем в Москве шальной,Гнилой попойкой безрассудной,Чей воздух, спертый суетой,Был с магаданской добротойУралом разделен как будто.Здесь посетил меня мой друг,Чье творчество – сама эпоха…(Ему в то время было плохо —Крепчал поклеп партийных сук).Душой творца и скоморохаОн принимал иной недуглюдскойИль чей-нибудь конфузТо словно фарс, то словно драмуСвоей судьбы, избравшей курсПритом отнюдь не как рекламу.Тот, что держал его на граниПаденья в пропасть грубой брани,Где затаенная хулаВсегда обжечь его могла,Как кипяток в закрытом кране.На грани той свой дар взрастив,Канатоходцем без страховки,Рискованно, но без рисовки,Не раз хулителей смутив,Презрев падение с каната,Он шел —В том главный был мотивЕго души, его таланта,В том видел главный свой искусРаскованный певец эпохи,Ее почувствовавший пульс,Поднявший истин тяжкий груз,Познавший риска острый вкус,Вдруг оборвавший песньНа вдохе…Я помню, как бродили мыТогда в весеннем МагаданеСреди рассветной полутьмы,Скрывающей от нас в туманеДома, людей и те года,Что встретим, как два сводных брата,Не ведая, где и когдаМеж нами клин вобьет неправда.Наговориться не могли,Не допуская, кроме тризны,Что где-то там, в иной далиВдруг разойдутся наши жизни.…Он будет всюду на виду,Как датский принц на авансцене,Незащищенный, на свету…И славы яркая аренаЗакружит в замкнутом кругуТой вседозволенности ложной,Где, как в колымскую пургу,И некогда, и невозможноВзглянуть хоть раз со стороныНа самого себя спокойно…Он, словно в детстве пацаны,Был не способен на такое.Он словно делался глухимК звонкам беды, звонкам опасным,А те, кто был в то время с ним,Поладили с его напастью,Заботясь больше о своемПрисутствии в ближайшем круге,Чем о пытавшем на излом,Сжигающем его недуге,С которым биться в одиночкуПоэт не в силах был ужеИ, может быть, в своей душеНа том бессилье ставил точку.Один лишь Бог его уходОтсрочить мог бы хоть немного,И сам поэт, ведя свой счет,С отсрочкой уповал на Бога…Еще, конечно, уповалНа женщину своей судьбины,Он с нею столько раз всплывалСо дна погибельной пучины,Сигналы SOS ей подавал,Как в песне той про субмарину…Он лишь на Бога да МаринуВ своем спасенье уповал.Как в клетке, в суете мирскойОн пестовал талант свой редкий,Подняться мог над суетой —Не мог расстаться с этой клеткой.Я знаю, как он тосковалО тихом доме, о покое,Но суеты безумный балОпять захлестывал волною.Его знак звездный ВодолейАдресовал ему, как тосты,Безмерную любовь людей……Чем ночь темней, тем ярче звезды.И вся грядущая бедаБыла еще небесной тайной,Когда мы встретились тогда,Веснойв далеком Магадане.