Колдовской апрель

Миссис Фишер, вне всякого сомнения, предпочитала компании женщин общество мужчин. Само присутствие мистера Уилкинса, а также его речи сразу возводили ужин от уровня какого-то шумного сборища – да-да, шумного сборища! – до уровня цивилизованного светского мероприятия. Он говорил о том, о чем говорят мужчины и, хотя был весьма куртуазен с леди Каролиной, все же не опускался до слюнявого идиотизма. Он был так же куртуазен и с самой миссис Фишер, и когда впервые за этим столом была поднята тема политики, выслушивал ее с соответствующей серьезностью, уважая ее желание высказаться, и отнесся к ее высказываниям с тем вниманием, которого они заслуживали. Он во многом разделял ее мнение относительно Ллойд Джорджа [19], и в литературных вкусах они также сходились. В общем, это была настоящая застольная беседа, к тому же он любил орехи. Просто загадка, как он мог жениться на миссис Уилкинс.

Лотти в свою очередь наблюдала за всем этим круглыми глазами. Она полагала, что Меллершу, чтобы дойти до этой стадии, потребуется как минимум два дня, но чары Сан-Сальваторе сработали мгновенно. И дело не в том, что он весьма мило вел себя за столом – она уже не раз видела, как мил он бывает за ужином с посторонними людьми, но он был весь день мил и наедине с нею – до того мил, что, когда она причесывалась, сделал ей комплимент и поцеловал. Поцеловал ее! И никаких «доброе утро» да «доброй ночи»!

Что ж, тогда она до завтра не расскажет ему о том, что растратила свои сбережения, и о том, что Роуз – вовсе здесь не хозяйка. Жалко портить такой хороший вечер. Она намеревалась выложить ему всю правду, как только он немного отдохнет, но ей не хотелось лишать Меллерша чудесного настроя в первый же день. Пусть он попрочнее закрепится в раю. А закрепившись, не станет возражать.

Она сияла от восторга перед стремительными необычайными чарами Сан-Сальваторе. Ему не испортила настроения даже катастрофа с ванной, о которой ей рассказали, когда она вернулась из сада. Конечно, вот что ему было необходимо – отпуск. Как же она была жестока с ним, когда он сам хотел отвезти ее в Италию! Но, как оказалось, этот вариант даже лучше, хотя ее личной заслуги в этом нет. Она весело болтала и смеялась, в ней не осталось и тени страха перед ним, и даже когда, пораженная его безупречным внешним видом, заявила, что он такой чистенький, что с него хоть ешь, в ответ на что Скрэп расхохоталась, Меллерш тоже рассмеялся. Дома бы он ей такого не спустил, да дома она бы и не решилась такое заявить.

Вечер складывался очень удачно. Скрэп каждый раз, когда взглядывала на мистера Уилкинса, представляла его в полотенце, оставляющим за собой мокрые следы, и это примиряло ее с ним. Миссис Фишер была от него в восторге. В Роуз мистер Уилкинс видел достойную хозяйку, спокойную, разумную, он был восхищен тем, что она уступила место во главе стола – естественно, из почтения к годам миссис Фишер. Миссис Арбатнот была, по мнению мистера Уилкинса, весьма застенчивой. Самой застенчивой из всех трех дам. Перед ужином он застал ее одну в гостиной и в соответствующих выражениях поблагодарил за доброту и за дозволение присоединиться к их компании; она явно смутилась. Была ли она робкой по природе? Вполне возможно. Она покраснела, что-то пробормотала, и в этот момент вошли остальные. За ужином она говорила меньше всех. Позже он непременно узнает ее получше, и это будет приятное знакомство, он был совершенно уверен.

Леди Каролина была именно такой, какой он ее себе воображал, и даже больше того; она с благосклонностью воспринимала все его речи, которые он искусно вставлял в перерывах между переменами блюд; миссис Фишер была именно такой пожилой дамой, какую он всю свою профессиональную жизнь мечтал иметь в клиентках; и даже Лотти не только разительно изменилась в лучшую сторону, но совершенно очевидно была au mieux [20]

– мистер Уилкинс знал по-французски все, что необходимо было знать, – с леди Каролиной. Весь день его терзала мысль о том, как он беседовал с леди Кародиной, забыв, что не одет, и в конце концов написал ей записку с самыми искренними извинениями и с надеждой на то, что она забудет о его невероятной, непростительной рассеянности, на что она прислала ему ответ, написанный карандашом на обратной стороне конверта: «Не беспокойтесь». И он повиновался ее приказанию и успокоился. В результате сейчас он пребывал в полном ладу с собой. Перед отходом ко сну он даже ущипнул жену за ушко. Она была поражена. Такие нежности…

Более того: утро не принесло никаких изменений, и мистер Уилкинс сохранял благостный настрой весь день, несмотря на то, что это был первый день второй недели, следовательно, день оплаты счетов.