Коллапс. Гибель Советского Союза

Утром 23 апреля, перед открытием переговоров в Ново-Огарево, Горбачев держался спокойно, но в нем чувствовалось внутреннее напряжение. «Зная взрывной характер Ельцина, не будучи уверенными, что его команда твердо решила идти на сближение, приходилось быть готовыми к любым неожиданностям», — вспоминал Шахназаров. Когда у ворот Ново-Огарево показалась машина с российским лидером, напряжение начало спадать. Встреча происходила за закрытыми дверями, без советников. Во время перерыва Горбачев вышел с посветлевшим лицом. Он велел помощникам напечатать совместное заявление, согласованное на встрече. В тексте осуждались «попытки достигать политических целей путем подстрекательства к гражданскому неповиновению, забастовкам, призывы к свержению существующих законно избранных органов государственной власти». Шахназаров, подготовивший проект заявления, заметил, что Горбачев пошел на принципиальные уступки. Вместо Советского Союза в документе кратко упоминался «Союз». О новости стране и миру сообщили информагентство ТАСС и государственное телевидение. За обедом Ельцин и Горбачев подняли бокалы с шампанским и выпили за здоровье друг друга[710].

Ельцин тоже осознавал, как много уступил Горбачев. «Систему Союзного договора… перевернули с ног на голову», — объяснил его главный политический советник Бурбулис. Теперь республики, а не центр были основными архитекторами будущего добровольного союза. Но старые подозрения сменились новыми: почему Горбачев так легко согласился на столь значительные уступки? Может, это лишь новая хитрость, призванная продлить агонию «тоталитарного центра»?[711] Историк из ельцинского лагеря позже назвал Новоогаревское соглашение «очень сильным политическим шагом Горбачева». По его словам, советский лидер использовал договоренность с Ельциным как защиту от партийных консерваторов на Пленуме КПСС, который открывался на следующий день[712]

. Но существовала ли в действительности нужда в такой защите и такой политической ценой? Партийным консерваторам некуда было деваться. Самые энергичные из них, Олег Шенин и секретарь Ленинградского обкома КПСС Борис Гидаспов, с нетерпением ждали очередного пленума, чтобы (в который раз!) устроить генсеку разнос. Но для полноценного мятежа у них не было ни программы, ни риторики, ни достаточной воли к власти[713]. Совместное заявление в Ново-Огарево застало их врасплох. «Что же вы, братцы, сделали? Отдали власть, а с нею Союз», — упрекнул Шахназарова один из членов Политбюро на Пленуме

[714].

Горбачев начал Пленум с предостережения: он сказал, что хочет избежать открытого конфликта между консерваторами и демократическими экстремистами. Такое столкновение означало бы конец мирного конституционного процесса, скатывание страны к анархии и бунту, а в конечном итоге — к «настоящей диктатуре». Критики-консерваторы ожидаемо разразились шквалом обвинений. Секретари ЦК, поголовно протеже Горбачева, невозмутимо слушали, как один оратор за другим осыпали генсека оскорблениями. Затем пришла очередь Горбачева всех удивить. Он объявил, что готов уйти с поста генерального секретаря. Этот демонстративный жест в духе царя Ивана Грозного обезоружил сторонников жесткой линии. Словно по волшебству, разгневанные партийные тяжеловесы превратились в послушных и преданных подданных. В обстановке всеобщего смятения президент Казахстана Назарбаев, член Политбюро и участник Новоогаревских переговоров, сыграл роль посредника: Горбачев согласился остаться генсеком[715]

.

Через несколько дней после Новоогаревского заявления Шахназаров сказал британскому послу Родрику Брейтвейту, что теперь все зависит от поведения Ельцина — он еще может загнать Горбачева в угол. С консерваторами далеко не покончено. Лучше бы Горбачев расколол партию, сетовал Шахназаров. Британский дипломат заметил, что помощник Горбачева не исключил возможности военного переворота: «Это первый человек на такой должности, от кого я слышал подобное». Спустя несколько часов Брейтвейт встретился с лидером российской коммунистической партии Иваном Полозковым. Тот одновременно нападал и защищался, утверждая, что Ельцину никак не победить на президентских выборах. «Даже если Ельцина изберут, у него нет программы, и через год или около того он выйдет из игры». Брейтвейт послал телеграмму в Лондон о шатком перемирии в Москве. Он решил, что с эпитафией Горбачеву можно подождать[716].