Коллапс. Гибель Советского Союза

Горбачев испытывал сильнейшее давление со стороны кабинета министров Павлова, который хотел определиться с экономическим курсом и со средствами для его проведения. В апреле 1991 года Павлов наконец убедил его, что без повышения цен ничего не получится. Правительство повысило закупочные цены, оплачиваемые по безналичному расчету, втрое. То же было сделано и с розничными ценами. Политическая реакция была мгновенной и предсказуемо негативной. Либеральная московская пресса, «Демократическая Россия» и советники Ельцина немедленно обрушились на Павлова за то, что он обрекает «100 миллионов россиян» на нищету. Павловская реформа была ударом и по популистам в республиках. Пусть республиканские парламенты, рассуждал премьер, продолжают голосовать за повышенные компенсации своим гражданам, но берут за это политическую ответственность и в результате обнажат лживость своего популизма. «Раздавать уже нечего!» — резюмировал он[799]

. Павлов также выступил за решительное открытие советской экономики для иностранных инвестиций, включая признание иностранной собственности внутри СССР. Он признал, что для снижения существующей социальной напряженности советскому правительству потребуется 25 миллиардов долларов западных кредитов и инвестиций. Примерно треть этих денег пойдет на импорт товаров повышенного спроса и продажу их потребителям. Полученные средства нужно будет пустить на «конверсию» военно-промышленного комплекса. Еще одна треть будет инвестирована в пищевую промышленность, розничную торговлю и другие ориентированные на потребление отрасли. Остальное — непосредственно на поддержку старых предприятий. В своих мемуарах Павлов писал, что его Кабинет был готов предоставить залоговое обеспечение западным правительствам и банкам, то есть позволить западным компаниям приобретать акции советских предприятий и участвовать в их реструктуризации

[800]

.

Горбачев опасался, что павловский антикризисный курс осложнит его политические переговоры в Ново-Огарево. Он отчаянно нуждался в еще одной волшебной палочке, типа той, какой в предыдущем году для него были «500 дней». В этот момент вновь появился Явлинский с новой грандиозной программой. Явлинский соглашался с заявленной Павловым главной целью по снижению инфляции, но резко расходился с премьер-министром по стратегии. Предложенное им решение вело не к госкапитализму крупных корпораций, а к пошаговой приватизации мелких предприятий и сферы услуг. Такую приватизацию, утверждал он, к сожалению, уже нельзя осуществить за счет сбережений советских граждан. Павловские реформы, по его мнению, полностью разрушали доверие между людьми и советским государством. Вместо этого приватизация должна оплачиваться кредитами, предоставляемыми населению из стабилизационного фонда, созданного западными странами. Его реформа, утверждал Явлинский, даст толчок развитию экономики и сдержит гиперинфляцию. В частных разговорах он говорил о новом «плане Маршалла», который Запад может предложить Советскому Союзу.

Идею Явлинского обсуждали и, казалось, поддержали многие влиятельные люди в США. Заместитель главы МВФ, известный экономист Стэнли Фишер считал, что ежегодный кредит в 20–30 миллиардов долларов в течение пяти лет сохранит макроэкономическую стабильность СССР. Ведущий американский политолог, профессор Гарвардского университета Грэхам Аллисон пригласил Явлинского в Гарвард для оформления его идеи в политическую инициативу. Аллисона увлекала грандиозность задачи и стоящего перед СССР экономического вызова, но еще больше его беспокоили катастрофические последствия в случае провала Горбачева. Автор фундаментальной книги о Карибском кризисе 1962 года, он прекрасно отдавал себе отчет в потенциальной опасности потери Москвой контроля над десятками тысяч единиц ядерного оружия. За малую долю тех денег, которые Запад тратил ежегодно на холодную войну, утверждал он, бывшего врага можно превратить в партнера: явный выигрыш для Америки и для всего мира. Аллисон придумал броское, типично американское название для идеи Явлинского — «Большая сделка» (Grand bargain)[801].