Коллапс. Гибель Советского Союза

Это был странный момент полной анархии в Москве. Управлявшие экономикой и финансами центральное правительство и партийные структуры распущены. Оставшиеся на своих местах без политической поддержки чувствовали себя в подвешенном состоянии. Это касалось и статуса Государственного банка СССР. 25 августа Ельцин подписал указ о передаче Госбанка и Министерства финансов под юрисдикцию российского правительства. Его министры также попытались взять под свой контроль алмазные и золотые резервы СССР, а также предприятия Гознака, государственного ведомства, ответственного за печатание наличных рублей[1166]. 26 августа глава Госбанка Виктор Геращенко узнал о своем увольнении из-за сотрудничества с хунтой. В дни чрезвычайного положения он инструктировал региональные отделения Банка собирать налоговые заложенности с Российской Федерации. Он также пытался навести порядок в зарегистрированных под юрисдикцией России коммерческих банках. Теперь к нему пришли эмиссары российского правительства с требованием отдать «ключи» от банковских хранилищ — жалкая пародия на действия большевиков в 1917 году. Вместо того чтобы подчиниться их требованиям, Геращенко снял трубку и стал звонить целому ряду влиятельных людей в Москве, в других республиках и за границей. Под растущим давлением, особенно со стороны Кравчука и Назарбаева, Ельцин вынужден был приостановить операцию по захвату Банка. Российские эмиссары тихо покинули здание, Геращенко вернулся к исполнению своих обязанностей. Банк продолжал обслуживать все республики, а не только РСФСР

[1167].

Возникшая неопределенность также ставила под угрозу и будущее всего советского комплекса по добыче энергоресурсов. 31 августа российский президент подписал указ о «национализации» нефтегазовой отрасли на территории РСФСР. Она включала в себя весь топливный комплекс, в том числе «Газпром» и занимающуюся строительством нефте- и газопроводов государственную корпорацию[1168]

. В прошлом Совет Министров СССР и его комитеты решали, какое количество нефти и газа распределялось и отправлялось из западносибирских месторождений в республики и за границу. Внезапно этот механизм исчез, а новые рыночные соглашения и торговые сети, которые могли бы его заменить, еще не сформировались. На Украине, рассказывал видный московский экономист Адамишину, киевская власть захотела забрать нефтехимическую промышленность, но «у них через несколько дней остановилось все». Энергетическая катастрофа казалась неминуемой. Чтобы ее предотвратить, последний министр нефтехимической промышленности СССР, уроженец Чечни Саламбек Хаджиев должен был вернуться в опустевшее министерство и по телефону отдавать распоряжения о возобновлении поставок нефти[1169].

Экономист Абел Аганбегян, который рассказывал об этом Адамишину в Риме, считал, что экономики республик не смогут существовать в отрыве друг от друга, без координации из Москвы. Центральное распределение кредитов, продуктов и поставок, по словам Аганбегяна, полностью остановилось. Резко — на треть, а иногда и на две трети — упал экспорт древесины, минералов и металлов. То же самое происходило с поставками внутри страны. Шахтеры Донбасса остались без древесины для строительства шахт, украинско-российский «раздел», по словам их профсоюзных лидеров, грозил привести к закрытию шахт и, как результат, к массовой безработице. Эйфория от независимости, предсказывал Аганбегян, быстро пройдет, и республики «буквально на коленях приползут» обратно к центру[1170].

Горбачев воспользовался сложившейся ситуацией в свою пользу. Пока Ельцин в отпуске в Латвии играл в теннис, Горбачев создал Комитет по оперативному управлению народным хозяйством СССР — экстренную замену распущенному Совету Министров. Возглавить его он попросил премьер-министра РСФСР Ивана Силаева. Ельцин, как ни странно, согласился с обоими предложениями. В качестве заместителя председателя в Комитет также вошел и автор программы «500 дней» экономист Григорий Явлинский. Все республики немедленно откомандировали в Комитет своих представителей, даже прибалты прислали «наблюдателей». Горбачев вновь всплыл как важнейшая посредническая фигура, способная как-то компенсировать деструктивную деятельность Ельцина[1171]

. Действовал Комитет без какого бы то ни было конституционного основания, исключительно по инерции. Явлинский вспоминает, что не слезал с телефона, уговаривая и проклиная директоров предприятий, перенаправляя составы с углем или зерном из одного региона в другой и выступая посредником между различными промышленными корпорациями. Он даже не был уверен, работало ли его телефонное управление и доходили ли грузы до адресата[1172].