Коллапс. Гибель Советского Союза

Леонид Шебаршин, глава внешней разведки КГБ, вспоминал, что его организация «плыла по течению». Крючков, по воспоминаниям, был по натуре оптимист и любил приговаривать «Проиграть мы всегда успеем, надо стараться выиграть». Но при этом на растущий вал плохих новостей не реагировал. Шебаршин резюмировал: «Взглянуть беспристрастным оком на настроение народа страшно». Организация, которая привыкла рапортовать руководителям страны об «отдельных проявлениях» антисоветских настроений, оказалась не готова к системному кризису: «Комитет пытается укрыться в частностях, чтобы не увидеть целого». В 1990 году Шебаршин ездил с инспекцией по службам КГБ в прибалтийских республиках, а также во Владивосток и Краснодар. Огромные штаты местных подразделений КГБ, вспоминал он, «не знали, ради чего они работают, какие проблемы должны решаться ими или с их помощью, какую информацию собирать и кому докладывать». «Так бегает и хлопает крыльями обезглавленная курица», – резюмировал Шебаршин^[520].

Осенью 1990 года сам Комитет госбезопасности уже не был политически единым и сплоченным. Все его сотрудники оставались членами партии, но многие уже хотели дистанцироваться от коммунистического прошлого^[521]. В марте 1990 года 2756 сотрудников КГБ с разрешения своих начальников приняли участие в открытых выборах в Верховный Совет РСФСР, а также в региональные и местные Советы, и многие были избраны^[522]

. Группа офицеров КГБ из Свердловской области направила коллективное письмо в Верховный Совет РСФСР – они писали, что Комитет должен служить интересам государства, а не интересам местных партийных чиновников. К тому же рядовые сотрудники уже давно не понимали, какие задачи должны решать. Коллегия КГБ на Лубянке сочла это серьезным нарушением внутренней дисциплины, но никто не был наказан^[523]. Летом 1990 года отправленный Крючковым в отставку генерал КГБ Олег Калугин выступил с неслыханно откровенной критикой советской тайной полиции и разведки. Вместе с Гдляном и Ивановым он выступал на митингах оппозиции, собирая десятки тысяч людей. По представлению КГБ Горбачев подписал указ о лишении Калугина звания и пенсии. Но это лишь добавило тому влиятельности – он стал депутатом от «Демократической России» и в октябре уже был одним из самых популярных ораторов на конференции этого движения

^[524].

Была ли у КГБ возможность совершить ползучий переворот в сентябре 1990 года? Люди, знавшие Крючкова, решительно отвечали: «Нет». Глава КГБ вел себя как человек, не способный даже пальцем пошевелить без одобрения Горбачева. В апреле 1990-го Шебаршин говорил в интервью журналисту: «У КГБ и разведки нет собственных политических интересов. Это инструмент, государственный орган, который помогает государству осуществлять его политику»^[525]

. Несколько лет спустя Шебаршин подтвердил в своих мемуарах: «На протяжении многих лет нас всех воспитывали в духе жесткой дисциплины, подчинения вышестоящим, веры в их служебную и государственную мудрость»^[526].

Чтобы оказывать влияние на Горбачева, Крючков использовал свой любимый прием – снабжал его тщательно подобранной информацией. Шеф КГБ сеял в сознании советского лидера подозрения по поводу членов его окружения и их намерений. Черняев с сожалением отзывался об этом в своем дневнике в феврале и марте 1991-го: «М. С. (Горбачев) имеет слабость» к секретам, которые ему сообщает КГБ, особенно когда они касаются его главного соперника Ельцина и его американских партнеров^[527]. Горбачев любил получать перехваченные КГБ западные отчеты и разведданные. Крючков работал в сговоре с Валерием Болдиным, помощником и руководителем аппарата Горбачева. Чем больше Горбачев опасался растущего влияния Ельцина и лидеров «Демократической России», тем больше полагался на искаженную «эксклюзивную» информацию, которой его снабжали Болдин и Крючков. Получали ее с помощью «прослушки» – тайной записи разговоров в офисах и даже личных бесед между лидерами оппозиции.