В тот же день 17 июня, когда Явлинский расписывал преимущества «Большой сделки» в Ново-Огарево, премьер-министр Павлов и его союзники подвергли программу разносу в Верховном Совете. Павлов представил пораженным депутатам доклад о необходимости введения в стране чрезвычайного положения. Суверенный долг СССР составлял 240 миллиардов рублей, а внешний долг достиг 75 миллиардов долларов. Предъявляемые к оплате счета от коммерческих банков, предприятий и властей республик вышли из-под всяческого контроля. Незадействованные в экономике денежные накопления в руках населения росли в геометрической прогрессии: в апреле их рост составил 41,3 процента, в мае – 61,3, в июне – 79,1. Госбанку уже не хватало технических средств для печатания новых денег; Геращенко предупреждал о скором дефиците наличности для выплаты зарплат. В своем выступлении в Верховном Совете Павлов вступил в заочную полемику с Явлинским и его «гарвардскими спонсорами». Он был против привязки экономических и финансовых реформ к внешним условиям, в данном случае щедрости и политической воле Запада. Он предлагал задуматься о внутренних источниках инвестиций, таких как массовая приватизация хозяйственных активов и активная конверсия наиболее высокоразвитых отраслей оборонной промышленности. Он также предложил, чтобы предприятия и кооперативы покупали иностранную валюту не по выгодному им фиксированному, а по свободно плавающему курсу. Наконец, он хотел заставить республики платить налоги в центральный бюджет и восстановить финансовую дисциплину. Для исполнения всех этих мер Павлов просил Верховный Совет наделить его чрезвычайными полномочиями. Горбачев, по его словам, был слишком занят, чтобы заниматься такими проблемами. Он даже выразил озабоченность состоянием здоровья президента[830]
.После своего доклада Павлов попросил Председателя Верховного Совета Лукьянова организовать специальную закрытую сессию без телетрансляции и приглашения журналистов. На этой закрытой сессии министр внутренних дел Борис Пуго заявил, что страна наводнена организованной преступностью и разрывается на части этническими конфликтами. Министр обороны Язов говорил о стремительном упадке Вооруженных Сил[831]
. Крючков в своем выступлении заявил: «Наше Отечество находится на грани катастрофы». Нынешний кризис, объяснял он, был делом рук «агентов влияния» ЦРУ, радикальных сил, дестабилизирующих экономику с целью захвата власти. Крючков обратился к программе Явлинского, неспособной, по его мнению, спасти страну. «Разговоры о том, что нам могут выделить кредиты в размерах 250, 150 или 100 миллиардов – это сказки, это иллюзии. Это или самообман, или обман других людей». Запад, объяснял глава КГБ, действует прагматично и преследует исключительно собственные интересы. В Соединенных Штатах и других западных странах «считают, что развал СССР – это вопрос предрешенный». Пользуясь слабостью Советского Союза, западные политики и дипломаты начали «настойчивое, если не сказать ультимативное выдвижение вполне конкретных условий, которые СССР должен выполнить уже сегодня в ответ на туманные обещания и благосклонность в экономической помощи со стороны Запада завтра». Среди этих условий, продолжал Крючков, «проведение фундаментальных реформ в стране не так, как видится это нам, а так, как задумано за океаном». Вашингтон хочет сокращения советских военных расходов «ниже допустимых пределов», «свертывание отношений с дружественными нам государствами, уступки Западу в так называемом “прибалтийском вопросе” и другие». Несмотря на свою конспирологическую, зловещую оболочку, оценка шефа КГБ во многом точно описывала намерения и цели правительства США. Крючков сообщил, что постоянно информирует Горбачева об этих опасностях, но безрезультатно. В 1941 году, напомнил он, советская разведка тщетно предупреждала Сталина о грядущем нападении фашистской Германии. Описывая события 1991 года, сказал он в заключение, будущие историки «будут поражаться тому, что мы многим вещам, очень серьезным, не придавали должного значения»[832].