Речь Крючкова стала главным событием сессии. Как по команде, патриоты из фракции «Союз» и сторонники диктатуры ринулись к микрофону и стали требовать отставки Горбачева. Новость мгновенно дошла и до либеральных журналистов. «Независимая газета» вышла с заголовком: «Объединившись, союзный парламент и правительство способны погубить и президента, и Ново-Огарево, и, может быть, наше будущее». Журналисты обратили внимание, что многие консервативные депутаты, напуганные складывающейся ситуацией, злые на Горбачева и опасающиеся, что Союзный договор отправит Верховный Совет и их самих на свалку истории, с готовностью откликнулись на просьбу Павлова о чрезвычайной власти. Либералы задавались вопросами, не является ли происходящее заговором за спиной Горбачева и почему президент позволяет своим министрам такие вольности. Мэр Москвы Гавриил Попов ринулся к Мэтлоку с желанием предупредить американское руководство и – минуя всеведущий КГБ – через американские дипломатические каналы достучаться до Горбачева. Шеварднадзе также отправил срочную депешу своему другу Джеймсу Бейкеру, где он предупреждал, что попытки американцев обусловить помощь Советскому Союзу различными оговорками и уступками лишь провоцируют сторонников жесткой линии в Москве. Если США не дадут финансовой помощи Горбачеву, предупреждал Шеварднадзе, им вскоре «придется иметь дело с каким-нибудь жутким диктатором и придется тратить на свою оборону намного больше того, о чем сейчас просит Горбачев»[833]
.Президент СССР явился в Верховный Совет только на следующий день и с невероятным апломбом укротил взбаламученное собрание. В то же время, к досаде либералов из Демократической России, он не стал увольнять ни Павлова, ни Крючкова. Когда Примаков в беседе с Горбачевым осторожно поинтересовался, не слишком ли советский лидер отдает свою безопасность в руки КГБ, президент его просто высмеял. Апломб и самомнение Горбачева были настолько безграничны, что он даже и помыслить себе не мог, что его подчиненные могут не подчиниться его воле[834]
.Политический кризис в Москве стал предметом серьезных переговоров между Бушем и Ельциным в Овальном кабинете Белого дома во время уже описанного в предыдущей главе визита только что избранного президента России в Соединенные Штаты. Буш спросил Ельцина о плане Явлинского. «Мне его дали буквально перед посадкой в самолет, так что никакого мнения на этот счет у меня пока нет», – солгал Ельцин. На самом деле Явлинский в течение нескольких часов объяснял и обсуждал с ним свою программу. «Ельцин все воспринял и поддержал», – сообщал Явлинский Аллисону. Уже не в первый раз экономист обманулся в ходе мыслей российского лидера. Ельцину не нужна была инициатива Явлинского: «Большая сделка» была палочкой-выручалочкой для Горбачева и центрального правительства. Ельцин же хотел, чтобы американцы инвестировали в его Россию, а не в горбачевский Советский Союз[835]
.Буш предпринял еще одну попытку обсудить возможные последствия «Большой сделки». По совету Эдварда Хьюита, эксперта по России в Совете национальной безопасности, он собрал в своей фамильной резиденции в Кеннебанкпорте группу американских советологов. Буш подверг экспертов допросу. Особенно его волновало, как будет управляться Советский Союз в условиях растущего противостояния между Ельциным и Горбачевым. Тимоти Колтон из Гарвардского университета ответил ему: «Будет, как если бы президент США контролировал только штаты к западу от Миссисипи, а его соперник – восточную часть, как РСФСР». Образ получился яркий, но вряд ли реалистичный. Арнольд Горелик из исследовательского центра РЭНД корпорэйшн так сформулировал главный интерес Запада: «Важно, чтобы экономика СССР, и в особенности российская экономика, развивались так, чтобы ее жизнеспособность не зависела от авторитарных политических структур и чтобы ее активы и ее продукция не оставались в бесконтрольном владении авторитарных правителей». В итоге общий вердикт собравшихся был такой: советская экономика не подлежит реформированию, пока не будет подписан Союзный договор и не будет выработана налоговая и инвестиционная политика[836]
.