Коллапс. Гибель Советского Союза

В 7 утра 22 августа Горбачева разбудил – всего лишь после нескольких часов сна – фельд-курьер, доставивший к нему в резиденцию толстый пакет. В пакете была целая пачка указов, подписанных Ельциным и утвержденных российским парламентом. За три дня правления ГКЧП Ельцин провозгласил себя Верховным главнокомандующим Советской армией, захватил всю исполнительную власть на российской территории, поставил под контроль России, а не Союза Центральное телевидение и государственные новостные агентства, а также всю управляемую из центра экономику. Теперь он хотел, чтобы Президент СССР утвердил этот переворот. Взбешенный Горбачев отказался что бы то ни было подписывать, отослал курьера обратно, а сам отправился досыпать^[1091]

. К полудню он приехал в свой кремлевский кабинет, готовый возглавить заседание Совета безопасности – первое за несколько недель. В знаменитой «Ореховой гостиной», где генеральный секретарь принимал самые ответственные решения вместе с членами Политбюро, Горбачев подписал документ, отменяющий все принятые ГКЧП указы. Затем он занялся формированием нового советского правительства – уволил министра иностранных дел Бессмертных, маршала Моисеева назначил новым министром обороны вместо Язова, а во главе КГБ поставил Леонида Шебаршина. Главой аппарата президента вместо Валерия Болдина стал Григорий Ревенко^[1092]

. На тайной встрече тройки в июле Горбачев обещал делать подобного рода назначения на высшие посты только с согласия Ельцина и Назарбаева, – но с условием, что они подпишут Союзный договор. Он рассчитывал встретиться с обоими лидерами на следующее утро, на экстренном заседании группы «9+1». Наверное, он надеялся, что остальные республики будут, также как он, недовольны ельцинским самоуправством.

Советский лидер все еще отказывался принимать возникшую за эти дни новую политическую реальность. Он был слишком погружен в личную драму трех дней заточения в Крыму. На проведенной в тот день пресс-конференции большую часть времени он посвятил отрицанию своей причастности к путчу, но пресса, за исключением западных журналистов, была настроена к нему враждебно. Советник Ельцина, демократ Юрий Карякин, спросил Горбачева, почему он назначал на жизненно важные посты в правительстве таких «отъявленных негодяев». Тот смущенно признал, что «доверял» Крючкову и Язову. Он также не очень благоразумно добавил: «Всего я вам не скажу». Эта фраза на многие годы стала основанием для конспирологических теорий. Горбачев защищал партийный аппарат, утверждая, что некоторые его члены вели себя во время путча как «настоящие демократы». Британский посол Родрик Брейтвейт сравнил советского президента с Бурбонами после Французской революции: «он ничему не научился, ничего не забыл». Поклонники Горбачева объясняли его поведение, оторванное от реальности, посттравматическим шоком и неполной информацией. Однако здоровый вид и энергия Горбачева не соответствовали его описаниям крымских страданий^[1093]

.

Пока Горбачева допрашивали журналисты и российские демократы, Ельцин выступал перед ликующей толпой с выходящей на площадь террасы Белого дома. Рядом с лидером-триумфатором стояли Руцкой, Хасбулатов, Бурбулис, другие депутаты и представители российской власти. Над зданием развевался российский триколор. Ельцин объявил, что арестованные члены хунты находятся в руках российского правосудия и скоро предстанут перед судом. Лукьянова он назвал главным идеологом путча. Он также объявил, что КГБ, милиция и другие силовые структуры на территории России переходят под юрисдикцию российского руководства. Вслед за этим Хасбулатов предложил «национализировать» здание ЦК КПСС на Старой площади и закрыть все поддерживавшие путч газеты. Мэр Москвы Гавриил Попов предложил присвоить Ельцину звание Героя Советского Союза. Ельцин на это лишь пренебрежительно хмыкнул – кому, мол, теперь нужен Советский Союз? Толпа перед Белым домом скандировала «Ельцин! Ельцин! Россия! Россия!»^[1094]

.

Еще одна толпа собралась в четырех километрах от Белого дома, у здания ЦК на Старой площади. Люди были готовы к штурму – ни милиции, ни ОМОНа поблизости не было, охраняли комплекс лишь несколько сотрудников КГБ. Горбачев позвонил мэру Москвы Попову и попросил о помощи. В отсутствие лидеров толпа переместилась на близлежащую Лубянскую площадь и направила весь свой гнев на обрамлявшие площадь с двух сторон здания КГБ, а также на стоявшую посреди площади огромную статую основателя ВЧК Феликса Дзержинского. Стали раздаваться призывы взять КГБ штурмом, чтобы спасти его архивы от уничтожения, а также освободить томящихся в его застенках политзаключенных^[1095].