Коллапс. Гибель Советского Союза

Газета «Известия» опубликовала неофициальные и, очевидно, значительно отредактированные и измененные записи заседания Совмина СССР 19 августа. Из этой версии возникало явное, но неверное впечатление о том, что почти все министры поддержали путч. У Горбачева был другой, переданный ему вице-премьером Щербаковым вариант. Однако на чрезвычайной сессии парламента он не хотел вступать в конфронтацию с Ельциным. Он сказал, что публикацию, о которой говорил Ельцин, он еще не читал. Ельцин на глазах всего собрания насел на него с газетой в руке: «А вы, Михаил Сергеевич, почитайте, зачитайте этот документ». Горбачев начал читать вслух, а затем объявил: «Это правительство должно в полном составе уйти в отставку». Ельцин ликующе провозгласил, что «должность премьер-министра СССР должна быть российской». Горбачев не возражал^[1109]. Ельцин потребовал, чтобы Горбачев передал в руки Российской Федерации контроль над нефтяной и газовой отраслями, военно-промышленным комплексом и другими промышленными активами Союза. Тут Горбачев заупрямился: «Это крупная задача, и мы должны ее решать таким образом, чтобы как раз трудности большие в функционировании экономики этим не усугубились»

^[1110].

Главный, самый драматичный сюрприз Ельцин объявил под конец сессии: «Товарищи, для разрядки. Разрешите подписать Указ о приостановлении деятельности Российской компартии». Он протянул листок бумаги потрясенному Горбачеву. «Что вы делаете? – забормотал тот. – Я не знаю, что там написано и как это называется». У Ельцина, сказал он, нет конституционных полномочий запрещать партию. В конечном счете Горбачев все же поставил под документом и свою подпись. Многие в Советском Союзе восприняли эту новость с восторгом. Но еще большее число наблюдали за сценой унижения Горбачева с отвращением. Помощник Шеварднадзе записал у себя в дневнике: «Ельцин дергает его, как марионетку»^[1111]

. Почему Горбачев так поступил? Его помощники позднее объясняли, что в этот момент в политической философии Горбачева произошла глубокая перемена – он окончательно порвал с партией и полностью сконцентрировался на «спасении государства»^[1112]. Если это и так, то смена философии выглядела скорее как сокрушительное политическое поражение.

Геннадий Бурбулис, помогавший Ельцину готовить документы для сессии, вспоминал об этом эпизоде: «Сцена жестокая, злонамеренная, безнравственная. Ельцинская хищническая личность такая, вся в этой начинке волкодава…» Бурбулис тем не менее считал поведение Ельцина оправданным – для него личности были выразителями значительных исторических сил. Горбачева он считал болтуном, трепачом, мастером виляний и волокиты. А Ельцин взял на себя глобальную миссию преодоления раскола между Востоком и Западом и мирного роспуска тоталитарной империи. Действия Ельцина по отношению к Горбачеву были в какой-то мере еще и местью за собственные прежние унижения. Продемонстрировав свою способность к садистской злобе, Ельцин внезапно переменился. Заведя после окончания сессии униженного Горбачева к себе в кабинет, он в присутствии Бурбулиса сказал ему: «Михаил Сергеевич! Мы столько пережили, такие события, такие потрясения!» Обе семьи, продолжает он, страшно рисковали: «А что, давайте соберемся семьями!» Бурбулис был потрясен проявленными вдруг Ельциным сочувствием, теплом и наивностью. Горбачев на него лишь выразительно посмотрел и сразу стало понятно, что это немыслимое предложение. Ельцин мгновенно вновь закрылся – необычное для него проявление сочувствия и даже смирения исчезло, и теперь уже бесповоротно^[1113].

В субботу 24 августа российское правительство и Моссовет организовали похороны трех молодых людей, погибших в столкновении с военными. Прощание проходило на Манежной площади, где «Демократическая Россия» проводила свои основные митинги. Повсюду развевались российские бело-сине-красные флаги. Атмосфера в чем-то имела пасхальный тон, в толпе было множество бородатых священников. Откуда ни возьмись для охраны порядка появились казаки. Либерально настроенная интеллигенция пришла на площадь насладиться обретенными свободой и новой российской идентичностью. Победу Ельцина праздновала и русская эмиграция. Ельцин на митинге явно доминировал, а Горбачев с траурной красной повязкой на рукаве выглядел как призрак прошлого. Все понимали, что с перестройкой окончательно покончено^[1114]

. Только кучка русских националистов воспринимала эти августовские дни как сокрушительное поражение, они пребывали в состоянии шока от исторического краха государства^[1115]. Популярный тележурналист с крайне националистическими взглядами Александр Невзоров поносил «имитацию путча», устроенную некими неназванными им кукловодами. Неспособность проявить жесткую силу дискредитировала, по его словам, «патриотические силы»: «Теперь всякого, кто говорит о неделимости» Советского Союза, заключил он, «называют фашистом, путчистом, сторонником хунты»^[1116].