Вот это, пожалуй, самое лучшее. Первым его и надо дать. Набрать чуть крупнее других, так, чтоб оно сразу бросалось в глаза. Может, картинку какую-нибудь к нему подобрать? Нет, картинка – лишнее. А вот название… Надо придумать название. Особенное название. Все остальные стихи не называются никак, идут по первым строчкам, а этому обязательно нужно дать имя. Но только какое? «Одиночество»? Избито до отвращения. «Поэт»? Почти штамп. «Сиротство»? Господи, ну и пошлость! А если…
Женя схватил со стола тетрадку, первую попавшуюся из стопки, и вывел маркером печатными буквами: «Непойманный дождь».
Лучше и не придумаешь. Кажется, ничего подобного в поэзии еще не было. И, наверное, никогда не будет.
Женя собрал рассыпавшиеся по полу листы со стихами, аккуратно сложил их и пошел досматривать фильм. Стихи он решил послать все, ничего не отсеивая, пусть сами там, в комиссии, разбираются, а он просто не может выбрать.
…Второе место! Нет, он, наверное, ослышался! Быть не может! Как? Почему второе? Десятое, пятидесятое, сотое – не поняли, не оценили, но второе? Как такое возможно?! И… кто же тогда занял первое?
– Награждение победителей в конференц-зале в Доме печати в десять утра пятнадцатого.
– Февраля? – Голос сорвался, задрожал, пальцы, сжимающие трубку, дурацкую телефонную трубку, сделались какими-то мокрыми, капли просочились между ними и затекли в ухо.
– Февраля, конечно. Белая рубашка, черные брюки. Просьба не опаздывать. Еще раз примите наши поздравления, Евгений. Всего доброго. – Официальный, равнодушный голос ушел из трубки, уступив место гудкам.
Награждение победителей. Каких победителей? Победитель мог быть только один – он, Евгений Ильин. И не просто победитель, а триумфатор. Даже первое место его не устроило бы, если бы оно было только первым и не принесло триумфа, но второе? Это какая-то ошибка, перепутали в списках.
Нет! Его перепутать не могли, он не просто лучший, он единственный, он гений.
Хлопнула дверь – мать пришла. Зачем она пришла раньше? Отпросилась с работы специально, чтобы поскорее узнать о его провале. Начнет сейчас утешать. Невыносимо!
Пока моет руки, попробовать проскользнуть в дверь? Не удастся. И потом, наступит же вечер, все равно придется возвращаться домой и выслушивать ее утешения.
Идет, идет. Толстая, примитивная дура, ходит, как бегемотиха, аж пол дрожит.
– Женечка? Ты дома? – А то она не знает, что он ждет звонка. – Ну как, еще не звонили?
– Звонили.
– И что, что? – Ладонь прижала к своей жирной груди, глаза выпучила, интересно ей узнать. Какая же она некрасивая!
– Ничего.
– Как? Совсем ничего? – Сейчас расплачется, а потом потащится в магазин покупать ему торт в утешение. Сама же половину и сожрет.
– Второе место.
– Второе? – не верит. Наверное, она считала, что ее сын победитель. Самомнение у нее, однако! – Господи! Женечка! Слава богу, а я так боялась! Умничка моя! Солнышко. – Сгребла ручищами, притянула к своим отвратительным пухлым подушкам, настоящее вымя, а не грудь. И какая толстая, красная у матери шея. – Мой маленький поэт! Это твоя первая серьезная победа. Надо же, второе место. Поверить не могу! Это такая радость, такая радость!
Она что, действительно радуется? Дура! Как может она радоваться, когда…
– Подожди, я позвоню Надежде Васильевне. Сейчас, Женюля.
– Кому?!
– Надежде Васильевне, твоей учительнице, она тоже переживала за тебя. Да мы с ней вообще часто перезваниваемся, Надежда Васильевна почти все твои стихи наизусть знает.
– Ты что, мама, давала ей мои стихи? – Да она совсем ничего не соображает? Дать литераторше его стихи! То-то Надежда так странно на него…
– Да, я даже сама перепечатала. А что, нельзя было? Тебе это неприятно? Напрасно. Для чего же писать, если держать это в тайне. Стыдиться нечего, стихи хорошие, вот видишь, второе место занял.
– Но Надежде-то зачем было давать?
– Надежда Васильевна – учительница литературы. Кстати, она предлагала тебе помочь, посоветовать, говорит, у тебя не всегда точная рифма и тавтологии много. Или… как же она сказала? Не помню. Надежда Васильевна согласна с тобой заниматься после уроков. Совершенно бесплатно, потому что считает тебя талантливым.
– Да что она может считать! Господи, мама! Ну что ты вечно лезешь, куда тебя не просят? Дать мои стихи этой идиотке!
– Женя, Женечка, как ты можешь так говорить? Надежда Васильевна…
– Дура она! И ты дура! Ты мучаешь меня, мучаешь!
– Женечка! Что ты, что ты, Женечка! – Опять эта душная грудь и толстая красная шея, ее руки у него на затылке, сжала плотным кольцом – не вырваться. – Ну что же ты плачешь? Такая радость у нас, а ты плачешь. Тише, тише, мой маленький. Ну куда ты, куда?
Умереть – единственный выход. Закрыться в своей комнате, придвинуть шкаф, кровать, стол и как-нибудь умереть. Второе место. Бездарный поэт, полный ноль, ничтожество. Нельзя жить таким никаким и при этом быть поэтом. Рождаться нельзя никаким поэтом. Таких, как он, нужно уничтожать при рождении. Либо гений, либо откровенное быдло – а иначе только мучиться.